Издание: ПОДВИГ: Рассказы о Героях Советского Союза - Иваново: Облгиз, 1949

К биографии

И. Кувалдин

ВЫСОТА СЛАВЫ

I

После ожесточенных боев дивизия подошла к Днестру и заняла оборону неподалеку от плавней. В трехстах метрах тянулся низинный, еще не окрепший после весеннего паводка берег. Колеса орудий увязали в илистой, хлюпавшей под ногами грязи, и нужно было много усилий, чтобы вытащить их на твердый грунт.

Бойцы с усердием принялись рыть окопы.

Для своего взвода лейтенант Васильев облюбовал место на краю рощицы. Собственно, от взвода осталось всего десять человек - рядовых и сержантов. Но это были испытанные и смелые воины.

Еще после боев под Раздельной прошел слух о переформировании батальона. Теперь, с выходом к Днестру, осуществить это намерение было легче всего. И, сидя на развороченном снарядом пне, лейтенант Васильев думал: пополнят взвод или придется форсировать реку с теми людьми, которые сейчас у него имелись? Лейтенант был невысокого роста, подвижный, с твердым и смуглым лицом. В его особенности сидеть, подняться без усилий и, не тратя лишних движений, начать какое-нибудь дело, сказывалась привычка бывалого фронтовика.

Хотя место у рощицы было посуше, но, как только растянутый в цепочку взвод стал рыть окопы, оказалось, что и здесь проступает вода. Васильев бросил не[47]докуренную папиросу, подошел к окопам, взял горсть земли, сжал, и между пальцами показалась вода.

Рядовой Гнучий, плотный коренастый украинец, укоризненно покачал головой:

- Разве это земля, товарищ лейтенант? Сапоги уже промокли.

- Ничего. Вот переберемся на тот берег, там будет посуше. Однако у Чечурина, кажется, не так сыро, - кивнул лейтенант в сторону худощавого, молодого сержанта, который ловко орудовал лопатой.

Чечурин работал с увлечением, выбрасывая из окопа оползающую землю. В его упрямой настойчивости было много задора, той решимости, когда человек непременно хочет закончить начатое дело.

Только изредка он отрывался от занятия и внимательно прислушивался к разлитым в воздухе звукам. Они были самые разнообразные: гудела отдаленная канонада, приглушенно ревел мотор завязшей машины и совсем близко раздавалось шмыканье лопат о сырую землю.

Не успел лейтенант Васильев подойти к Чечурину, от соседних окопов отделились еще двое сержантов - Бирюков и Коробов. Командир взвода знал о дружной фронтовой жизни этих трех сержантов. Чечурин, Бирюков и Коробов всегда и всюду находились вместе. Они рыли окопы рядом, усаживались поближе друг к другу, когда подъезжала полевая кухня. Если в дивизионной газете писали об одном из них, - непременно упоминали и о двух других.

- Ну, как, товарищи, окапываетесь? - спросил лейтенант.

- Заканчиваем, - ответил Чечурин за всех.

- Давайте-ка сядем, - предложил Васильев, отыскивая глазами место, где можно было бы расположиться.

Все уселись на затянутый зеленью холмик и достали курево.

- Говорят, здесь не засидимся, - начал Чечурин.

- А что, скучно?

- Сыровато, товарищ лейтенант. В нашем положении нам повыше надо сидеть. К примеру, на той высоте.

Все посмотрели в сторону правого берега Днестра,[48] где смутно проступали очертания высоты с седловиной посредине.

- Я на нее уже давно поглядываю, - обронил Васильев.

Пользуясь случаем, он стал рассказывать, как важно обмануть врага, даже не имея перевеса в людях и боевой технике. Лейтенант был доволен, что для своей беседы не нужно было искать примера. Видневшаяся на том берегу высота была той отправной точкой, вокруг которой стройно и последовательно ложились его мысли. Рисуя на земле склоны, возвышенности, овраги и постоянно поворачивая голову в сторону высоты, командир взвода развивал тактику наступления.

- Вот если бы нам, товарищ лейтенант, приказали взять высоту, - сказал Чечурин.

- Так нас только одиннадцать человек, - напомнил более осторожный Коробов. - Хотя бы еще столько, ну тогда другое дело...

Лейтенант Васильев подумал, что, вероятно, в эти минуты по всему берегу идет оживленное обсуждение плана переправы через Днестр и многие горячие головы мечтают о захвате высоты.

- Это дело командования, - неожиданно хмурясь, сказал он.

Нахмурился лейтенант потому, что снова вспомнил о переформировании. Он поднялся, оправил гимнастерку, перекинул привычным движением планшетку на бок и пошел вдоль окопов, возле которых лежала выброшенная сырая земля.

С правого берега все чаще и чаще стали доноситься глухие орудийные выстрелы. Они шли откуда - то из - за высоты. Казалось, она встала защитной броней над Днестром.

- В белый свет, как в копеечку, - крикнул Коробов, когда разорвавшийся немецкий снаряд поднял у самой реки столб из песка и грязи.

- Дойдет и до нас, - угрюмо возразил Бирюков.

И действительно: снаряды стали падать ближе, и осколки, срезая молодую зелень деревьев, все чаще со свистом проносились над головами бойцов. Когда было особенно опасно, бойцы залезали в окопы, наполненные водой. [49]

II

Командир батальона Щеглеватый, высокий, стройный майор, со следами многих бессонных ночей на тщательно выбритом лице, разложив карту, водил синим карандашом по контурам высоты. Штаб батальона находился в лощине, отгороженной со стороны берега невысоким валом, а с тыла мелким кустарником.

Майор отходил от карты, прохаживался, наклонив голову, и о чем - то сосредоточенно думал. Изредка он останавливался и смотрел через вал на далекий, занятый немцами берег. Час тому назад майор Щеглеватый получил приказ от командира дивизии занять правобережную высоту одним из своих подразделений.

Задача была слишком серьезной, чтобы решить ее, не взвесив все шансы на успех.

Пускать крупное подразделение майор не мог, во-первых, потому, что у него мало было людей, он дорожил каждым бойцом, во - вторых, потому, что было опасно с тактической стороны: много людей всегда наделают больше шума, а здесь нужна была исключительная осторожность. Но выделить небольшую группу - тоже было рискованно: все данные говорили о том, что высота была хорошо укреплена. Он остановился на взводе лейтенанта Васильева. Однако эта мысль показалась ему очень смешной. Не укладывалось в обычное представление, что одиннадцать человек могут занять укрепленную высоту. Но, как он ни прикидывал, ни взвешивал, стараясь выбрать людей, какое - то скрытое чувство возвращало его именно к этому взводу.

Майор знал каждого из одиннадцати, как только можно узнать людей в бою, - и по своей старой армейской привычке он стал думать о них, готовых безмолвно идти и выполнить приказ, о том, что их сделало такимл. Коробов - туляк, веселый, с разливом румянца на щеках. Чечурин - из - под Иванова. Месяца три назад вступил в партию. Обычно спокойный, он, принимая билет, разволновался и тихо, но как - то особенно выразительно сказал: "Я этот партийный билет жизнью своей оправдаю". Бирюков - приземистый таежник, охотник - медвежатник, с крепкими, как яблоки, /o скулами.

Все одиннадцать - один к одному. [50]

- Можно, - незаметно для себя произнес он вслух.

- Что, товарищ майор? - с готовностью спросил связной, отрываясь от "Боевого листка".

- А вот что: вызови мне Васильева, да поскорее!



* * *

Майор Щеглеватый передал приказ командиру взвода, объяснил задачу, обстановку и, перед тем как отпустить, выразил желание поговорить с бойцами лично.

Вскоре в лощине собрался взвод - одиннадцать человек. Они стояли, по-армейски расправив плечи. И в том, как выглядел каждый боец, майор понял, что приказ уже дошел до них.

Командир батальона поздоровался и сказал:

- Вольно. Садитесь... поближе ко мне.

Он сел, склонил голову над картой, испещренной синим карандашом, потом поднял голову и спокойно заговорил:

- Командование посылает вас, товарищи, с заданием - занять высоту. Я не могу скрывать трудности операции. Но в то же время я хочу напомнить, что вы проложите путь другим подразделениям, которые через день будут форсировать Днестр.

Отыскав карандашом седловину высоты, майор стал рассказывать все, что знал о том береге. Он показал линию траншеи, - она шла параллельно берегу, разрезая высоту на две половины, - предполагаемые места расположения огневых точек.

Майор встал и отошел вглубь лощины, к валу. Одиннадцать человек последовали за ним.

- Мы не можем перебросить крупную часть, прежде чем высота не будет нами занята. А ждать нельзя. Будете переправляться сегодня ночью на резиновых лодках... Заранее продумайте план захвата высоты, товарищ лейтенант, - повернулся он к Васильеву. - Объясните каждому свое место. На том берегу будет поздно... Ну, желаю успеха, - крепко пожал он всем руки. - Как это говорится: ни пуха, ни пера.

- Знаете, товарищ майор, - не сдерживая улыбки и хитровато щуря быстрые темные глаза, сказал лейтенант Васильев, как только взвод под командой Бирюкова вышел из лощинки, - я думал, не за тем меня [51] вызывали. Я беспокоился, что речь пойдет об отходе в тыл, на переформировку. А теперь - рад. Сделаем все, что в наших силах.

- Сил - то у вас много, только вот людей мало, - проговорил майор.



III

Чечурин снял сапоги, внимательно осмотрел их. Вчера в дороге он намял ноги и теперь, пользуясь передышкой, решил переобуться. Заодно прихватил ослабевшую пуговицу на обшлаге гимнастерки. Затем неторопливо пошел вдоль окопов, на левый фланг, где старшина готовил для похода боеприпасы и продукты.

Артиллерийский обстрел переместился в сторону. Там, видимо, подходили новые части. С той самой минуты, как Чечурин узнал о приказе, он все чаще стал всматриваться в противоположный берег, на котором только и была хорошо видна высота, особенно, когда солнце сквозь облако бросало на нее снопы лучей. Левый край высоты был крутой, точно обрезанный, а правый - полого опускался в долину. Днестр около высоты петлял, усиливая сравнение ее с крепостью, обнесенной рвом, наполненным водой.

С первого же дня Чечурин принял войну как суровую школу. На войне он научился спать под дождем, обедать под пулями, срываться по сигналу в атаку, долбить мерзлую землю под разливом огня, т. е. научился жить той жизнью, которую ведут на фронте. Во имя защиты социалистической Родины Чечурин старался находить для себя дело потруднее и очень огорчался, если такого дела долго не находилось. Он - родился и вырос в деревне. Ему было девять лет, когда началась коллективизация. За два года до войны он вступил в комсомол. Широкие поля, общий труд на них воспитали в нем чувство коллективизма. Косил ли он густые травы, молотил ли зерно, выходил ли в ночное - он всегда чувствовал себя хозяином. Выхоженные, неоглядные хлеба, по которым вольно гулял ветер, для него не были просто пейзажем: в каждый колос, тянувшийся к солнцу, он вкладывал свой труд. Была у него мечта - перебраться в Иваново. Его тянуло в город желание поучиться основательно како [52]му-нибудь мастерству, чтобы вернуться к себе в деревню с новыми знаниями.

Чечурин подошел к крайнему окопу, здесь было назначено место сбора взвода. Несколько человек сидели и, в ожидании, негромко разговаривали. Неподалеку Бирюков возился с упряжью для лошади. Заметив Чечурина, он посмотрел на него веселыми, довольными глазами. Подошел Коробов и сел возле Чечурина. - Письмо домой написал, - показал он на свернутый треугольник и, не зная, что с ним делать, бережно положил в карман, - отнесу потом.

Чечурин подумал, как быстро меняются на войне события. На днях он тоже писал домой, - Днестр еще был впереди. А теперь уже другое - эта высота, за ней - Прут, Румыния.

Веселый дружный смех оборвал его размышления. Это Гнучий рассмешил анекдотом обступивших его слушателей.

Когда собрались все, лейтенант Васильев вытащил из планшетки карту.

- Мы разобьемся на четыре группы. Три группы - по три человека в каждой - переплывают Днестр и высаживаются на берегу. Первая идет в обхват высоты слева, вторая - в лоб, третья занимает траншею на правом фланге и сразу же пробивается на седловину. Задача двух первых групп - на первую половину боя - отвлекать внимание противника. Третья группа ударная. Ее возглавляю я. Со мной идут Чечурин и Бирюков, Ломакин и Радаков остаются на берегу с пулеметом, будут прикрывать переправу. С первым сигналом они также перебираются на высоту.

Лейтенант разбил людей на группы, объяснил еще раз задачу и приказал старшине подогнать обмундирование, заменить непрочное более крепким. Потом он кивнул Чечурину и Бирюкову, отвел их в сторону и сказал:

- Приготовьте партийные билеты. Их придется оставить здесь.



IV

В полночь тронулись в путь. Тьма была плотная, как стена. Васильев еще засветло ходил плавнями до берега, и теперь он вел взвод уверенно. Вскоре по-[53] слышался шум реки. Дежуривший сапер вывел их к замаскированным резиновым лодкам. Из предосторожности бойцы делали все молча. Они накачали лодки, проверили - не выходит ли из них воздух.

- Отдохнем, - сказал лейтенант Васильев и присел на борт лодки.

Все бойцы также присели.

По расчетам командира взвода отчаливать лучше всего было после часа ночи. На переправу он прикинул тридцать минут и на бой еще тридцать. При таком расчете первые минуты обороны высоты падали на рассвет, когда можно было осмотреться и избежать случайностей. Лейтенант Васильев был достаточно опытен, чтобы не знать, что переправа может затянуться, бой тоже. Но он никогда не сомневался в успехе начатого дела. Он был уверен, что и сегодня такой расчет может сослужить ему пользу.

Подошло время. Бойцы спустили лодки на воду. Черные волны глухо забили по бортам... Сели, отъехали.

Ломакин и Радаков остались на месте, чтобы прикрывать переправу пулеметным огнем.



* * *

Перевязанная канатами плоскодонная резиновая лодка, или "колбаса", как ее в шутку называли бойцы, держалась на воде устойчиво. Чечурин сел за руль, но не на корме, как рулят на обычных лодках, а на носу. Он опускал весло перед собой и правил, стараясь не упустить из виду головную лодку командира взвода. Ее черные силуэты совершенно сливались с темной водой. Короткие взмахи весел не различались в плеске и шуме волн торопливой реки. За время пути никто не проронил ни слова.

Немцы обнаружили лодки только метрах в десяти от берега. Ракета прорезала темноту ночи и тихо повисла в воздухе голубым фонарем. И сразу тишина была разорвана глухими разрывами мин, треском пулеметов.

Чечурин нащупал веслом дно и вместе с другими прыгнул в воду. Отлогий у реки, затем круто поднимавшийся берег был изрезан окопами и перепахан [54] снарядами, а еще выше - тянулся ровный склон высоты с редкими каменными пятнами валунов.

Они успели добраться до берега, прежде чем густая строчка пулемета взвихрила вокруг лодок пенистую воду, и укрылись, растянувшись ломаной цепью. Так, перебираясь от укрытия к укрытию, они добрались до подошвы высоты. Здесь они разделились.

Лейтенант Васильев побежал направо, низко пригибаясь. Чечурин следовал за командиром взвода. Не отставал от них и Бирюков. Он тяжело печатал землю коваными сапогами, но падал удивительно легко и сразу же бил по немецкой траншее короткими очередями..

Пережидая, пока смолкнет вражеский пулемет, они залегли метрах в восьмидесяти от траншеи, различимой по огневым вспышкам. Они находились под защитой валуна, пули от которого отлетали, как дождевые капли. Об атаке пока нечего было и думать. Чечурин просунул сквозь расщелину автомат и попытался вести прицельный огонь, но это ему не удалось.

- Попали в переплет, - сказал Бирюков. Все трое понимали, что валун - ненадежная защита. Можно было продержаться десять - пятнадцать минут, пока не открыли огонь минометы. Вдруг позади и сбоку от них раздалась частая дробь пулемета. Длинная очередь пуль осыпала траншею противника. В обстреле чувствовалась рука мастера.

- Это Ломакин! - с гордостью произнес Бирюков.

- Да, это он бьет, - согласился Чечурин. Немцы, находившиеся в траншее, были парализованы на несколько минут.

- Гранаты! - крикнул лейтенант Васильев.

И как только Ломакин перенес огонь пулемета дальше, они рывком бросились вперед. Три гранаты одновременно разорвались в траншее.



V

Едва лодки отплыли от берега, Ломакин выбрал среди плавней сухой островок и стал вслушиваться в переплески Днестра. Вторым номером у Ломакина был Радаков. Если бы темнота на минуту расступилась, мож[55]но было бы увидеть, что, по сравнению с Радаковым, Ломакин выглядел значительно старше, хотя у него не было ни морщин, ни седых волос. А все потому, что уж слишком молодо выглядел сам Радаков. Для него Ломакин был авторитет непререкаемый. Не нравилось ему лишь одно - нерасчетливая, какая - то несдержанная храбрость, по поводу которой майор Щеглеватый часто говорил: "Не зарывайтесь, товарищ Ломакин". Во всем остальном Радаков старался быть похожим на своего старшего товарища и с поспешной готовностью выполнял все его поручения и приказания. Пулемет свой он держал в безупречном порядке.

Как только Ломакин расположился, Радаков занял свое место и тоже стал прислушиваться в нестройному плеску волн.

- Ну, как, лодку не унесло еще? - прилаживая диск, шопотом спросил Ломакин.

Мягко, неслышно, очень легко, ступая в тяжелых кирзовых сапогах, Радаков спустился к воде и, проверив прочность сцепки, так же неслышно вернулся.

- Теперь нам, главное, не прозевать, когда огоньку подбросить, ~ начал с невозмутимой выдержкой Ломакин. - Пулемет на войне - милое дело. Под его огнем взводы невредимо проходят, а то и роты. Эх, милый мой, - ласково вздохнул он и погладил в темноте ствол пулемета. - Дойдем мы с тобой до Берлина, добьем фашистов, а потом и домой, к жинке да к ребятишкам. Они у меня большенькие, - задумчиво добавил он.

Они просидели минут пять не разговаривая. Волны Днестра неустанно плескались о берег.

- Только бы спокойно доплыли. Внезапно напасть - милое дело, - снова нарушил молчание Ломакин. -

Я за свою службу раз пять в таких делах был. Главное - внезапно.

- А мы скоро поедем? - спросил Радаков.

- А вот переправятся они на тот берег, пойдут занимать высоту - мы сейчас же в лодку и туда же. А нужно будет - огоньку подбросим.

Но чувствуя, что ответ малоубедителен, так как знать, когда высадится взвод, сразу ли он пойдет в наступление или временно задержится в укрытии, было невозможно, Ломакин замолчал. Одно он знал со[56]вершенно ясно: чем нужнее будет его помощь, тем скорее он пойдет в самое пекло боя, и не сыщется на свете силы, способной остановить его от самого рискованного шага. И сознание этого делало его твердым и спокойным. А время шло.

"Доедут", - думал каждый.

Вспыхнувшая ракета вырвала у обоих вздох облегчения. Ломакин стиснул приклад пулемета и напряг зрение.

Ракета хорошо осветила высоту, но вода оставалась темной, только гребни волн кое - где засеребрились едва заметными, тающими бликами.

Ломакин стал бить по высоте, по ее гребню, где находились немцы. Сначала он стрелял уверенно, но вскоре стал беспокойно всматриваться в противоположный берег. Где взвод? А что если друзья с первой минуты бросились в атаку?

- Тащи пулемет на лодку, - сказал он Радакову.

Они гребли неистово, вода урчала под веслами, и все же их отнесло по течению.

- Право выше, - прикинул Ломакин место причала. Радаков налег грудью на весло и круто повернул лодку. Все ближе раздавались выстрелы. С высоты залетали шальные пули, поднимали столбики воды.Незамеченные с высоты, они подогнали лодку к. берегу. Ломакин взвалил пулемет и первый полез в воду, за ним прыгнул Радаков. Еще на воде для Ломакина обстановка выяснилась совершенно отчетливо. Ударная группа, как он знал, должна была наступать справа на траншею. Уловив привычным к бою ухом место перестрелки, он пополз в ту сторону, совершенно уверенный, что именно там требовалась его помощь. Ползти было небезопасно, и они довольно часто укрывались то за насыпью из земли, то за камнями, но подолгу не засиживались. После им посчастливилось наткнуться на каменный увал, очень похожий на тот, за которым спрятался командир взвода с Чечуриным и Бирюковым. Из-за него они и выставили пулемет. Отыскав в траншее "огневой кулак", Ломакин обрушился на него с яростью. И за время короткого боя Радаков мог убедиться, что внезапность нападения выглядела очень внушительно. [57]

* * *

Васильев, Чечурин и Бирюков одновременно спрыгнули в траншею с развороченными, осыпавшимися краями.

Лейтенант остался прикрывать правый фланг, ожидая подхода Ломакина с пулеметом, а Чечурин и Бирюков пробирались по дну траншеи к седловине высоты, расчищая себе путь короткими автоматными очередями. И это казалось чудом, потому что их было двое.

У самой седловины гитлеровцы вели огонь из пулемета по двум другим группам наших бойцов, не подозревая об опасности. Нельзя было терять ни минуты. Немецкий пулемет был почти рядом, Чечурин и Бирюков бросили по гранате и припали к земле. Она дрогнула от взрывов. Пулемет захлебнулся и смолк. Тогда Чечурин и Бирюков бросились вперед, непрерывно строча из автоматов. Обезумевшие ют страха, немцы бросились из траншеи по скату вниз. Последним рывком Чечурин и Бирюков прорвались к седловине и, осмотрев площадку, выбежали на нее. Эта была победа. Теперь оставалось удержать высоту до прибытия из-за Днестра подкрепления.

Вскоре подошли остальные бойцы штурмовой группы. Лейтенант Васильев расставил их длинной цепочкой вдоль траншеи. Явились Ломакин с Радаковым и поставили на высоту свой пулемет.



VI

Рассвело. Солнце пробило сизое крыло тучи и осветило землю. Внизу серебряной лентой засверкал Днестр.

Чечурин оказался на середине правого склона, в самом боевом месте, потому что именно здесь должны были сходиться клином контратакующие группы немцев. Несколько выше припал к откосу траншеи Бирюков. Правым соседом Чечурина оказался Гнучий, то и дело повторявший: "Гарна позиция".

Чечурин успел хорошо изучить местность. За подошвой высоты метров на сто тянулся молодой кустарник, изрезанный кое - где желтыми полосками тран[58]шей. Вдали возвышались невысокие зеленые холмики, вероятно, укрытые огневые точки противника. Настороженно присматривался Чечурин к зеленому кустарнику, к далеким неясным очертаниям горизонта.

Молчаливо застыла вся цепь бойцов.

С суровым видом ожидал встречу с врагом Коробов. Желваки под его скулами вздрагивали от нетерпеливого ожидания. Бирюков стоял как - то боком, словно примериваясь, какой лучше всего очередью резануть по цепи немцев. Что - то задорное было в его фигуре с косым поворотом плеч. И если бы в эту минуту на его голове была бескозырка, он бы непременно надвинул ее на глаза.

Вскоре показались немцы. Они ползли полукольцом, останавливаясь и прячась за бугорки. Каждый раз вместе с новизной ощущения Чечурин испытывал прилив уверенности в свои силы. Так и теперь, кроме уже ясно ложившегося убеждения о трусости немцев, он стал умать о преимуществах своего положения. Скат на той стороне был совершенно ровный. "Если не захотят немцы идти в атаку из-за кустов, то им надо ежеминутно окапываться, а это занятие дорого им обойдется, - думал он, не выпуская из виду копошившуюся вдалеке цепь. - Нет, позиция ничего, удобная. Гарна позиция", - вспомнил он Гнучего.

Немцы были бы взбешены, если бы узнали, что ночью их выбили из траншеи одиннадцать советских воинов. Рассчитывая встретиться по меньшей мере с ротой, они растянулись длинной цепочкой.

Стараясь беречь патроны, наши бойцы подпустили цепь близко и, когда гитлеровцы поднялись во весь рост, открыли огонь. Нужно было собрать все свое мужество, дожидаясь этой минуты, а потом косить по цепи так, чтобы захлебнулась атака, чтобы немцы откатились назад.

Чечурин видел, как, взмахивая руками, валились замертво гитлеровские солдаты, корчились на земле раненые, стараясь отползти от сплошного, как ливень, огня. Он стрелял расчетливо, выбирая цель. Так же стреляли Гнучий, Ломакин и другие его товарищи.

Наконец, немцы не выдержали и покатились вниз. [59]

Ветер рассеял последние тучи. По небу плыли редкие белесые облака. Все вокруг сверкало по-весеннему весело.

На короткое время можно было передохнуть. Чечурин прислонился к скосу траншеи и задумался. Большой путь войны встал перед ним. В Астрахани он кончил курсы младших командиров и сразу же после выпуска пошел на фронт. Днепр, Ингулец, Буг, Тирасполь... А сколько было переходов до этого!..

- О чем, ивановец, задумался?

Чечурин оглянулся и приветливо кивнул Бирюкову. К сибиряку вернулась прежняя добродушная покладистость, в зубах у него уже торчала ловко скрученная цыгарка.

Бирюков успел пройти по траншее и узнать подробности боя на участках. Из его рассказа Чечурин узнал, что двоих из взвода ранило, но' не сильно, что Ломакин едва не пустился вслед добивать немцев, но его удержали.

- Знаешь, Саша, о чем я думал? - проговорил Чечурин. - Заняли мы ночью высоту... Много ли нас? Пустяки. А немцев сколько!.. Заняли - стоим здесь, насмерть стоять будем... Отстоим высоту! Сильный мы народ, Саша!

- Да, - согласился Бирюков, - такой нет силы, чтобы одолеть нас.

Помолчав, Бирюков переменил разговор:

- Я вот на своих поглядываю. Наверно, думают о нас? Как, мол, они там, за Днестром?

- Конечно, думают, - сказал Чечурин. - Надеются на нас.

Оба они повернулись в сторону родного берега. Никаких признаков жизни там не было заметно. Трудно было поверить, что в каком - то километре стояла целая армия и готовилась к переправе через Днестр.

- Чечурин, лейтенант зовет! - пронеслось по траншее.

- Иди, - подтолкнул Бирюков товарища. - Подожди - ка, может, наверху останешься. Мы с тобой коммунисты, Николай... Так запомни: таких дней в нашей жизни, может, больше и не придется увидеть. Стой до последнего дыхания. Зубы сцепи, а стой. И еще помни: не одни мы к а этой высоте. Слышишь, топорами [60] стучат, плоты готовят, - кивнул он в сторону Днестра. - Нам только до утра здесь простоять.

- Простоим, Саша. Трудно будет, а простоим.

Эта длинная речь обычно немногословного товарища не показалась Чечурину странной. Обстановка требовала дела, а не слов, но то, о чем говорил Бирюков, переполняло и его сердце и было приятно знать, что одними мыслями живут в эту минуту все бойцы взвода.

Лейтенант Васильев усадил Чечурина возле себя на ящик с боеприпасами и стал расспрашивать о том, как протекал бой на его участке. Командир взвода заметно изменился, на его смуглом подвижном лице резко обозначились скулы. Чечурин посвятил его во все подробности: рассказал, оолько немцев наступало на его участок, сколько израсходовал патронов. Находясь под свежими впечатлениями, он и сам удивился, какого напряжения сил стоила ему эта атака немцев. В заключение лейтенант предложил Чечурину перебраться на седловину, чтобы заменить раненого бойца.

- Самый сильный огонь будет по седловине, - предупредил он.

Отсюда была видна почти вся правобережная сторона. Один только обрыв слева скрывал, что делалось там, внизу. Во время боя Радаков бросал туда гранаты, но попадали ли они в цель, - неизвестно.

Вскоре началась вторая атака немцев. Озлобленные первой неудачей, они поднялись раньше и шли во весь рост. Было заметно, как гитлеровцы пошатывались в цепи. Перед Чечуриным мелькнул в памяти вечер из далекого прошлого: в их деревню приехала кинопередвижка, и он, русоголовый паренек, напряженно смотрит "Чапаева". Ночью ему снилась психическая атака белогвардейцев, и он, вздрагивая, просыпался. Теперь он сам встречал врага. Но как он вырос, возмужал! Рука уверенно лежит на автомате, возле приготовлены гранаты. Припав к земле, он спокойно ждет, пока не приблизится серая цепь под самую траншею. Ждут приникнувший к своему пулемету нетерпеливый Ломакин и юный Радаков. Знают они, что выдержка - та же сила.

Схватка была жестокой. Встреченные шквальным огнем, немцы все же смогли кое - где прорваться к тран[61]шее. Они были пьяны. К тому же их было много. На место убитых появлялись новые. Жалея патроны, Чечурин раздробил одному височную кость прикладом. Другому Бирюков смял переносицу.

В пылу скоротечного боя находившиеся на седловине бойцы едва не забыли об обрыве, который находился слева. Чечурин прихватил гранаты и пополз туда. Он осторожно приподнял голову и сейчас же отпрянул: по крутому спуску карабкались три гитлеровца. Чечурин разделался с ними одной гранатой. После за обрывом установили постоянное наблюдение.

В этой атаке ранило лейтенанта Васильева. Рана была настолько серьезной, что после перевязки его решено было укрыть в глубинной выемке траншеи. Васильев лежал без памяти и бредил. Когда к нему вернулось сознание, он только спросил:

- Патроны бережете? Командовать взводом стал Бирюков.



VII

И еще несколько атак гитлеровцев отбили наши бойцы.

Солнце уже стало клониться к закату, а взвод в составе одиннадцати человек все держался на высоте. С новыми испытаниями у советских бойцов росла и крепла воля к победе.

Пользуясь передышкой, Чечурин перевязал рану и, испытывая слабость от потерянной крови, присел на землю. Неподалеку Бирюков пересчитывал боеприпасы. После шестой немецкой атаки их оставалось очень мало. Для солдата патроны - жизнь. Можно иметь храброе сердце и умереть со славой, но нельзя победить, если будут пустые диски автоматов. А им нужно было, отстаивая высоту, защищать свою жизнь,, чтобы сохранить жизнь товарищей.

- Мало, - хмурился Бирюков. - Хоть полезай к немцам за патронами...

Едва ли он придавал большое значение вскользь оброненным словам, но Чечурина они взволновали. Он и раньше поглядывал на разбросанное по склону высоты оружие противника. Шагах в десяти от него лежал немец. Это был грузный, рыжий фриц. Он лежал, придавив тяжелой рукой автомат. Стоило рискнуть.

Чечурин подтянул свое потяжелевшее после ранения тело на край траншеи и пополз. Цвикнула пуля, другая. Но он дополз до немца, взял автомат, заряженные патронами кассеты и, не поднимая головы, быстро, насколько позволяли силы, благополучно вернулся.

- Чорт тебя носит, - выругался нетерпеливо дожидавшийся Бирюков, - подстрелили бы, что тогда?

Но в его голосе слышалось и одобрение.

Несколько позже Ломакин решил повторить попытку Чечурина и поплатился жизнью.



* * *

Тяжелее всего было переносить минометный обстрел. Мины рвались вдоль траншеи, засыпая землей проходы и людей. Осколки врезались в желтые скосы песка, с воем проносились над головой. Едва шквальный огонь минометов затихал, вновь показывалась цепочка гитлеровцев. Наши бойцы все так же подпускали немцев на близкое расстояние и уничтожали их почти в упор.

Время приближалось к вечеру. Опаленный закатом, Днестр оранжево блестел. Ветер утих.

Ждали восьмую атаку. Васильев часто вызывал к себе Бирюкова, выслушивал его сообщения, отдавал приказания, советовал. Большого труда стоило это лейтенанту: каждое движение доставляло ему боль.

В один из таких вызовов около них оказался Чечурин.

- Ну, вот, как раз собралась партгруппа, - улыбнулся командир взвода перекошенной от страдания улыбкой. - Как ребята? Крепко стоят?

- Молодцы! Такими командовать - сам многому научишься, - сказал Бирюков.

- Нам еще немного подержаться, а там связь должны установить. Людей подбросят.

Был один особенно тяжелый час, когда, казалось, не хватит сил удержать высоту. Сказывалась тяжесть пережитого дня. И атака немцев была необычной. [63]

Чечурин определил, что гитлеровцев было в несколько раз больше.

- Скучно умирать поодиночке, хотят оптом, - сказал Бирюков.

Но едва ли он был спокоен. В последнюю минуту он решил посоветоваться с Чечуриным.

- Может, откроем огонь пораньше? Как ты думаешь?

- Впереди еще ночь, надо беречь патроны.

- Это последняя их ставка, сердцем чую. Раздумывать было некогда. Чечурин согласно кивнул головой.

Залп был дружный, точный. Гитлеровцев прижали к земле. И сколько ни пытались они подняться, огонь наших бойцов опрокидывал их. И эта атака гитлеровцев была сорвана.

Наступил вечер. Под прикрытием темноты Чечурин и другие бойцы несколько раз вылезали из траншеи за немецким оружием. Они также ни на одну минуту не оставляли без наблюдения полосу вражеской обороны.

Похоронили Ломакина. Его завернули в плащ - палатку и осторожно перенесли к свежевырытой могиле. По ее краям отливал желтизной песок. Собрались все, кроме поста. Бойцы стояли в суровом молчании. Нужно было торопиться. Залп решили дать по немецким окопам. Это был настоящий боевой салют.

- Теперь нам эта высота стала еще дороже, - глухо сказал Бирюков.

Когда стали расходиться, кто - то повторил его слова. Не видно было, кто их произнес, только каждый из десяти подумал в эту минуту то же самое.

Ночью они отразили еще три атаки. Но появление из-за Днестра связиста было самым большим переживанием Бойцы готовы были расцеловать его.

- В лодке сапер остался патроны стеречь. Помогите-ка перенести, - сказал связист.

Несколько бойцов пошли.с ним за патронами. Провод протянули на седловину высоты.

- Я - "Дон", я - "Дон", - задыхаясь от волнения, зашептал Бирюков.

Его нетерпеливо - озабоченное состояние вдруг сменилось на радостно - оживленное. [64]

Чечурин уловил эту перемену в Бирюкове и потянулся вперед, как только послышался в трубке голос.

- Кто это? Майор? Что он сказал? - спросил нетерпеливо Чечурин.

- Поздравляет... Подожди, - Бирюков крепче зажал трубку в ладони. - Приказывает продержаться до утра.

Бирюков положил трубку.

- Спрашивает, как наше самочувствие. О тебе вспомнил.

- Что обо мне?..

- Здоров ли, и все такое прочее... Рекомендует переправить лейтенанта с этой лодкой... на которой связист приехал. Сапер перевезет. Поможешь донести лейтенанта до берега.

- А когда часть переправится?

- Утром.

- Как бы немцы перемычки не порвали. Затопит тогда плавни, в воде придется батальону к берегу перебираться, - сказал Чечурин с тревогой.

- Может и это случиться, - спокойно ответил Бирюков. - То ли ему приходилось видеть за войну!

Пришел сапер. Вдвоем с Чечуриным они уложили лейтенанта на самодельные носилки и осторожно понесли его к лодке.

Ночь кончалась. Приближался рассвет. Уже можно было различить на горизонте смутное очертание нето леса, нето далеких гор.

Возвращаясь на высоту, Чечурин думал, что пройдет некоторое время, мирно забелеет парус на Днестре, зардеют виноградные лозы по склонам, спокойно пройдет пахарь по этой высоте, вспомнит о ее защитниках, остановится у могилы Ломакина, погибшего смертью героя.

Чечурин поднялся на высоту, занял свое место и, как все, стал ждать новой атаки гитлеровцев.



VIII

В шесть часов утра батальон майора Щеглеватого начал переправу. Как и предполагал Чечурин, перемычки были взорваны гитлеровцами, и плавни затопило. Но это не остановило бойцов. Стоя по колено в [65] воде, они забивали последние гвозди и стягивали вицами плоты.

В тот час новое испытание легло на плечи бойцов штурмовой группы. Немецкое командование решило во что бы то ни стало занять высоту. Бой был тяжел. Взвод помнил одно: выстоять. Особенно это было важно теперь. И он стоял неприступной стеной.

А бойцы батальона, размещенные на плотах и лодках, уверенно приближались к берегу. Майор, зная, как трудно приходится в эти минуты взводу на высоте, торопил, подгонял гребцов. Наконец, первые лодки достигли правого берега. Бойцы выпрыгивали на песок и бежали на высоту, к траншее, где находился штурмовой взвод. Дружный залп эхом прокатился по берегу. Немцы отступили от высоты. И только теперь можно было подойти к командиру батальона непокойно доложить о выполненной задаче.

Майор Щеглеватый обнял по порядку всех девятерых, зная, что обнимает Героев.

Содержание