Издание: ПОДВИГ: Рассказы о Героях Советского Союза - Иваново: Облгиз, 1949

К биографии Столярова Александра Никаноровича

В. Пеликанов

ОТ МОЗЫРЯ ДО БЕРЛИНА

Передо мной мужчина средних лет, небольшого роста, с ясными серыми глазами. Одет в белую матросскую "форменку".В треугольном разрезе воротника на груди видна "тельняшка" с голубоватыми полосками. И "форменка" и "тельняшка" так много стирались, что синий воротник и синие полоски на "тельняшке" посветлели, стали бледноголубоватыми. Но матросский костюм для Александра Никаноровича Столярова - это славная реликвия Отечественной войны и пережитых боевых дел. Навечно дорога для воина та одежда, в которой он видал не один раз смерть и совершал героические подвиги!

На левой стороне груди искрится Золотая Звезда

Героя Советского Союза.

Я прошу Столярова рассказать о своей жизни и боевых подвигах, но он замечает:

- Чего ж мне рассказывать о себе? Я ведь не один воевал, с товарищами... Со мной в десанте было тридцать три человека и всех наградили: семеро звание Героев получили, остальные - ордена...

Я повторяю свою просьбу, и Александр Никанорович постепенно разговорился и рассказал мне о героическом десанте краснофлотцев...

- Сам я ивановский, из рабочих. Отец мой столяром работал на фабрике. Я родился в 1913 году, а его в 1914 году взяли на фронт. Там он и погиб. Остались мы с Егором вдвоем у матери. Егор - это мой старший брат. [67]

Мать тогда на фабрике зарабатывала мало, жили мы впроголодь, и решила она с нами - двумя ртами - в деревню уехать, к родным. И уехала в деревню Хмельники, Тейковского района. Там мы прожили более десяти лет. Я окончил четырехклассную сельскую школу.

В 1929 году мать вернулась в город, и мы с Егором стали работать на фабрике.

Я поступил на ткацкую фабрику имени рабочего Федора Зиновьева и сначала шесть месяцев работал учеником браковщика, а потом уже и браковщиком. Одновременно учился на курсах по повышению квалификации: проходил там общеобразовательные предметы и технологию производства.

В 1933 году я перешел на Меланжевый комбинат и работал приемщиком готовых тканей. Там же на курсах и учебу продолжал. Очень хотелось быть грамотным, квалифицированным рабочим. Для этого у нас все условия предоставлены - только учись. Это ведь не то, что до революции было: фабрикантам не нужны грамотные рабочие - и дорого и опасно...

Ну, так вот: курсы я окончил успешно и сдал экзамены за седьмой класс. Теперь, думаю, шире мне дорога открыта и крепче на ногах стою.

В мае 1934 года меня призвали в Красную Армию для прохождения службы. Попал я в Амурскую военную флотилию и прослужил там четыре года. Я вполне сознавал свой священный долг перед Родиной и к службе относился с большим усердием. А главное - мне и здесь, на военной службе, не хотелось стоять на одной точке: хотелось расти, совершенствоваться.

Первые два года я служил рядовым краснофлотцем, а потом меня направили в школу связи. Там проучился больше года и был назначен старшиной группы на маяк в городе Николаевске-на-Амуре. Прослужил немного и меня продвинули в должности: стал я начальником маяка и радиомехаником. Главная наша обязанность была - держать связь с самолетами и кораблями, которые находились в полете и в плавании.

Вы знаете, что тогда японские самураи готовились напасть на нас и знаете, чем это кончилось для них на озере Хасан и в районе Халхин-Гола. Ну, так вот: перед тем как напасть на нас, они разные вылазки делали на [68] границе и диверсии в тылу устраивали. И на наш маяк в 1937 году нападали.

Много армия дала мне нового: я научился хорошо владеть оружием, привык к боевому товариществу, вырос и окреп духом и, главное, понял, какая большая сила в организованности и дисциплине. Это был для меня своего рода университет, который мне очень пригодился в Великую Отечественную войну.

В 1938 году меня демобилизовали, и я вернулся в родной город Иваново. Поступил на службу в милицию. Но вот началась Великая Отечественная война. Меня не взяли на фронт. Хотели послать учиться, но я отказался. Мои товарищи, думаю, на фронте с врагом бьются, а я в тылу... Не выдержал, подал рапорт и добился своего: послали в Ярославль на шестимесячные курсы, а потом - под Сталинград, в волжскую флотилию. Там меня назначили старшиной радистов одного отряда. Находились мы на огромной барже, на плавучей базе, которая обеспечивала нашу флотилию дымовой смесью и бензином. В то время шла битва за Сталинград, и немцы пытались прервать наше движение по Волге. Ведь наша флотилия сильно поддерживала наземные войска своим огнем и десантами, да, кроме того, снабжала войска боеприпасами, горючим и продовольствием.

Немцы делали частые налеты на нашу флотилию и минировали реку. Наши тральщики обезвреживали эти мины, а во время воздушного налета мы прикрывались дымовой завесой.

Осенью 1943 года, когда наши войска освободили Киев, меня перебросили в Днепровскую флотилию, а оттуда в апреле 1944 года - в район города Мозыря, в Белоруссию.

Наш Первый Белорусский фронт тогда готовился к большому наступлению. Жили мы в лесу, в землянках и, в ожидании боевого задания, ремонтировали материальную часть, пополнялись боеприпасами и учились военному мастерству - тактике и стрельбе, перебежкам, переползанию, рукопашному бою.

И вот, наконец, началось то, чего мы с таким нетерпением ждали, - великое наступление 1944 года. Затрещала по швам гитлеровская военная машина... Помню, как сейчас: разведка боем началась по всему [69] нашему фронту рано утром 22 июня. А на другой день была такая артиллерийская подготовка, что все дрожало, как при землетрясении. Потом волна за волной пошли наши самолеты, и пыль над немецкими позициями поднялась до самого неба.

В течение двух дней хваленый немецкий "восточный вал" был прорван на всю глубину. Гитлеровцы шли в плен толпами - грязные, оборванные, оглохшие от нашей канонады и ослепшие от пыли и дыма. Редко у кого из них не текла кровь из носу. Они даже не могли выговаривать своего любимого в то время слова "капут". Да это и без слов было ясно.

Но на вторых и третьих оборонительных рубежах гитлеровцы еще пытались держаться. Лесная заболоченная местность и бездорожье благоприятствовали им в обороне.

И вот однажды рано утром, кажется 28 июня, вызывают меня на построение. Выбегаю из землянки и вижу - выстроились в две шеренги человек тридцать наших ребят, а перед ними два младших лейтенанта - Чалый и Якушев.

"Наверно, - думаю - какое-нибудь боевое дело есть..."

Все одеты, как один: в брюках - клеш, в черных "фланелях" с синими воротниками и бескозырках. А командиры в черных фуражках.

Подал младший лейтенант Чалый команду сначала на "равнение", потом "смирно" и прошелся перед строем вместе с Якушевым. Смотрят на нас, прощупывают глазами и будто взвешивают нас мысленно - надежны ли мы, выдержим ли...

Обошли, посмотрели молча, а потом младший лейтенант Чалый подал команду "вольно" и начал речь:

- Товарищи краснофлотцы! Наше командование поручило нам выполнить особую боевую задачу: прорваться на двух бронекатерах через линию фронта противника по реке Припять и десантом ударить врага с тыла. Тактически это вполне возможно и необходимо. Пехоте трудно пробиваться вперед по лесам, болотам, без дорог. Мы должны ей помочь. Нужно прорваться в тыл врага и крушить его внезапными налетами. Нас поддержат катера артогнем и батальон пехоты на броне [70]катерах. Действовать мы должны, как орлы, - бесстрашно и быстро. Это потребует от нас много сил и выдержки. Мы подбирали вас по-одному. Думаем, что не ошиблись, i кто не может идти - скажи, пока не поздно. Оставим здесь на месте...

И замолчал. Смотрит пытливо каждому в глаза. Ждет ответа. Шеренги не шелохнутся. Я стою и думаю: "Нет, не ошиблись в подборе. Эти не подведут. В любых трудностях не сдрейфят: коммунисты и комсомольцы..." Всех ребят я знал, как себя. Вместе уже два года воевали.

И младший лейтенант Чалый, оглядев нас, остался доволен.

Повеселел взглядом и говорит.

- У Пушкина в одной сказке хорошо говорится о богатырях, которые выходили из моря. Помните:

Расплеснется в скором беге -

И останутся на бреге

Тридцать три богатыря,

В чешуе златой горя,

Все красавцы молодые,

Великаны удалые.

Все равны, как на подбор...

Прочитал, смотрит на нас и добродушно так улыбается. Рослый был, сильный, весельчак. И в нашем походе, бывало, как ни трудно, а все найдет какую-нибудь шутку - поддержит настроение.

Смотрю я на него и думаю: "Хоть и без бороды, а как дядька-черномор. За таким ребята пойдут и в огонь и в воду..." А ребят - то, действительно, вместе с командиром тридцать три. А Чалый говорит:

- Вот такими богатырями мы и должны быть для фрицев. Дух у них уже сломлен. Надо их так бить, такую панику среди них устроить, чтобы десять наших краснофлотцев им за сотню, тысячу казались. Одним ловом, воевать надо не числом, а уменьем. По-суворовски… Я назначен командиром десантного отряда, а это - мой замполит Якушев. Боевая задача понятна?

- Так точно, понятна, товарищ младший лейтенант! - гаркнули мы дружно. [71]

- Хорошо. Каждый солдат должен знать свой маневр. Через два часа отчаливаем. Готовьтесь. Снаряжение облегченное.

И тут же зачитал приказ, кто назначен командирами отделений: Канареев, Пономарев, Ковальчук и я.

Распустил краснофлотцев по землянкам, а нас, командиров отделений, задержал немного и дал указания - как и чем вооружаться.

Снарядились быстро. У каждого - автомат, пистолет, по семь штук гранат - "лимонок", финский нож и сумка от противогаза, а в ней - по шесть - семь дисков с патронами для автоматов. В таких делах патронов много требуется Из продуктов - галеты, сахар и табак.

Все чувствовали себя оживленно, бодро.

Собрал я свое отделение, проверил вооружение, поговорил немного с ребятами. Вот они семеро моих орлов: высокий Куколевский - рабочий из Костромы, Мурзаханов и Гайнушин - колхозники из Татреспублики, Максимов - мой земляк из Иванова, Ловцов, Смирнов и Барнашев - рабочие с Дальнего Востока. Все как будто разные и, в то же время, единые в своей ненависти к врагу, в своей решимости выполнить с честью боевую задачу.

Наконец, наступил наш час отплытия - семнадцать ноль ноль. Бронекатера готовы: длинные, низкие и стальные. На палубе - семидесятишестимиллиметровая пушка и станковые пулеметы. Один за другим быстро мы спустились через люк в трюм и услышали команду:

- Полный вперед!

Мотор гудел ровно, глухо, будто угрожал врагу.

Два бронекатера, один за другим, устремились на запад. Острой стальной грудью они легко рассекали мутноватую воду реки Припяти. По обоим берегам - сплошные лесные дебри и болота. Кое - где видны лесные тропы и дороги, выстланные хворостом, жердями. Изредка попадались развороченные огнем нашей артиллерии блиндажи, землянки, окопы. В небе гудят наши самолеты и где - то впереди бьет наша артиллерия.

Плывем уже часа три. Солнце клонится к лесу. Близко линия фронта. Впереди слышатся пулеметные очереди и крякающие разрывы мин. Вот уже на опушке леса видны окопы и блиндажи противника, проволочные заграждения до самой реки. [72]

- К бою! - слышится голос нашего командира. Наши пушки и станковые пулеметы открывают огонь по противнику. Немцы тоже открыли по катерам огонь. Визжали мины, плюхались в воду и поднимали мутные фонтаны. Пулеметные очереди не в состоянии прошить стальную броню, могли бы пробить снаряды, на немецкие артиллеристы не были подготовлены к нашему налету и открыли огонь с большим запозданием.

- Самый полный вперед! - раздается команда, и катера вырываются вперед из - под огня противника с еще большей скоростью. Гитлеровцы не ожидали такой дерзости с нашей стороны, даже не заминировали реку.

Спокойно проплыли несколько километров по территории врага. Тишина. Солнце за деревья садится. Сизоватый туман пополз над рекой и стал затягивать, как пологом, берега. А это нам как раз на - руку. Вроде дымовой завесы.

Причалили к берегу. Высадились быстро, без шума. Лес и болото. Под ногами хлюпает вода. Встанешь на - кочку - ничего, а как шагнул в сторону - засасывает. А тут еще мошки и комары набросились на нас. Отбиваемся от них, давим, ругаемся. Младший лейтенант Чалый шутит:

- Фу, паразиты, фашистские прихвостни!.. Отошли от берега в лес, замаскировались в кустах, выставили охранение. Командир отряда собрал к себе командиров отделений, развернул карту и сказал:

- По данным разведки вот тут, в двух километрах от нас, на этой просеке тылы немцев. Наша задача - разгромить их. Передвигаться без шума. Построение на продвижение "ромбом": в авангарде отделение Столярова, справа - Канареева, слева - Ковальчука и замыкающий Пономарев. Дистанция в глубину и по фронту - сто метров. Я с замполитом в центре. При подходе к противнику на пятьсот метров расчленимся на две группы: второе и третье отделения наносят удар по ходу движения под командованием младшего лейтенанта Якушева, а первое и четвертое - под моим командованием нанесут удар слева. Сигнал к атаке - зеленая ракета. Действовать быстро и решительно - автоматами и гранатами. [73]

В лесу уже темнеть стало, и так тихо - слышно, как комары над ухом звенят.

Разошлись по отделениям и цепочками двинулись. Мое - то отделение впереди всех, как бы разведывательное, и поэтому мне пришлось на свои фланги дозорных послать - за сто метров от ядра, а самому с Ловцовым - в головном дозоре идти.

Передвигаемся от дерева к дереву, присматриваемся, прислушиваемся. Часто смотрю на компас и слежу, чтоб не сбиться с намеченного азимута.

Прошли так километра полтора. Слышим: впереди какой - то шум - не то громкий разговор, не то автомашина гудит. Остановились и залегли. Подошел ко мне командир отряда и приказал разведать.

Взял я с собой Куколевского, Ловцова, и мы пошли вперед. Пройдем немного и заляжем, послушаем. Так прошли метров триста. И вдруг совсем рядом немецкий лающий говор. Но разговор - то мы. слышим, а самих гитлеровцев не видим. Залегли, по-пластунски подползли ближе и замаскировались в папоротнике. Смотрим - несколько землянок, два тягача и лошади пасутся. А в сторонке автокухня и около нее человек двадцать солдат галдят.

"Видно, не ждут гостей, - думаю про себя, - тем лучше для нас и хуже для них..."

Вправо от кухни окопы, в них несколько солдат - с автоматами. Примечаю все, засекаю в памяти. Из одной землянки выходят три немца и идут по направлению к нам. Замерли мы.

"Чорт их понес, - думаю, - нельзя нам обнаруживать себя... Нельзя спугнуть их... Тогда весь наш план о внезапном налете может рухнуть..."

А они подходят все ближе и ближе. И что - то лопочут между собой. У одного из них в руках карта. Слышу, сердце у меня стучит, как молотом бьет, а руки приковались к автомату.

"Ну, - решаю про себя, - если налезут, резанем из автоматов и гранатами забросаем - панику поднимем, а там, глядишь, наши услышат и подоспеют..."

Но вот, не дойдя до нас метров пятнадцать, немцы остановились и один из них, указывая на землю, что - то стал говорить. Голос высокий и нервный. Это офицер был - длинный, сухой, с полевой сумкой и картой [74] в руках. Я подаю сигнал Куколевскому, тыча пальцем себе в язык: дескать, хорошенько прислушивайся к разговору. Он по-немецки понимал. Кивает головой дескать, ладно.

Поговорили немцы немного и пошли к своим окопам. А Куколевский шепчет мне на ухо: "Офицер говорил о том, что, по сообщению штаба, к ним в тыл прорвался батальон русских матросов и что надо быть на чеку - организовать круговую оборону..."

Отползли мы с Ловцовым подальше и бегом к своим, а Куколевского я на месте оставил наблюдать за противником.

Прибежал к командиру отряда и все доложил, а он говорит мне:

- Добре. Мы фрицам дадим сейчас круговую оборону... Где тревога, туда и дорога...

Расчленяемся на две группы: первую - группу повел я с замполитом Якушевым по прямому направлению а вторую, левее, - младший лейтенант Чалый.

Метров триста прошли цепью, а потом залегли и по-пластунски до Куколевского доползли. Куколевский докладывает: "Пока спокойно. Ужинают в землянках. А в окопах два солдата с ракетницами".

Только это он проговорил, как трахнет белая ракета вверх, и все засияло, как днем при ярком солнце. Вспыхнула и погасла. Стало будто еще темнее. "Ага, - думаю, - видно у фрицев поджилки трясутся". Они всегда от страха ночью много ракет пускали.

Лежим мы в папоротнике и ждем своей зеленой ракеты от командира отряда - сигнал атаки. Но что - то долго нет. В такие минуты всегда нетерпение берет. Земля сырая. Лежать неприятно. Да и руки ободрали о сучья, когда ползли, зудят - работенку просят...

И вот слышим хлопок и видим левее себя, за землянками, взвилась в небо зеленая ракета. Наша! Вслед за ракетой слышим громовой голос своего командира:

- Батальо-он! Матросы! За мной! Ого-онь! Ур-ра-а!.. Вскочили и мы. Кричим во всю мощь:

- Ро-ота! Взвод! Ур-ра-а!..

"Ура" гулко рокочет по лесу. Кажется, будто не тридцать человек, а триста. Застрочили мы на ходу из автоматов и стали бросать гранаты в окна и двери землянок. Вылетают из землянок немцы, беспорядочно [75] отстреливаются и разбегаются в разные стороны. Бегут и кричат истошно:

- Матрос партизан! Матрос партизан!.. Врываюсь я в одну землянку. Гляжу, в углу стоит высокий офицер с растрепанными волосами, в очках.

В правой руке у него пистолет, а в левой зажигалка, которой он пытается поджечь какие - то бумаги. Вскидываю автомат и кричу ему: "Хальт". Хочу живьем его взять - это же для нас важный "язык". А он, проклятый фриц, не бросая зажигалки, стреляет в меня из пистолета. Я ложусь и даю автоматную очередь. Офицер роняет оружие, зажигалку и сползает по стене на; пол. Меня не задела его пуля - видно, рука дрожала. Это оказался обер-лейтенант из штаба полка. У него мы обнаружили карту с нанесенной обстановкой и ценные секретные документы: приказ на оборону и сводку о материальном обеспечении полка.

Выставив охранение, осматриваем землянки. Много здесь оказалось продовольствия, горючего и боеприпасов. Стали искать и забирать с собой всякие документы. В это время по землянкам немцы ударили минометным огнем. Видно, убежавшие фрицы уже донесли своему командованию о нашем налете.

По команде младшего лейтенанта Чалого рассыпались мы в цепь и поползли в ту сторону, откуда стреляли минометы. Вышли из - под огня противника. Слышим, наши открыли по немцам артогонь с бронекатеров. Немецкие минометы замолкли. Оказывается, вслед за нами уже высадился батальон пехоты, и с его передовым отрядом мы встретились у землянок.

Это был наш первый налет на немцев. Он окончился удачно: потерь не имели, а панику навели большую.

Батальон остался на месте. Мы, отдохнув немного и перекусив, двинулись дальше, на Баграмовичи. Таков был план.

Ночь была звездная, а в лесу темень. Устали мы. Так хочется прилечь и отдохнуть, но нельзя терять ни одной минуты. Иначе немцы подготовятся к нашей встрече и внезапность - основной наш козырь - мы потеряем.

В лесу тихо. Только где - то позади нас, на передовой, слышатся отдельные артиллерийские выстрелы да наши [76] ночные тяжелые бомбардировщики грозно урчат высоко в небе.

Головное отделение опять мое. Идем цепочкой на сокращенной дистанции, чтобы не потерять друг друга в темноте. Выставил я опять боковые дозоры метров на тридцать от ядра, а сам с Максимовым в головном дозоре иду. Идем почти ощупью, спотыкаемся о пеньки. Вдруг впереди мелькнул лучик света. Наверно, свет от карманного фонарика. Это нам навстречу шли немцы. Передаю по цепочке приказание - окружить и взять без звука... Встал за дерево. Жду. Свет потух. Слышу говор двух - трех человек. Движутся на нас. Вот лучик опять вспыхнул и скользнул в сторону, осветив на миг идущих. Да, три человека - один офицер и два солдата с автоматами. Вот они совсем близко, метрах в десяти. Наше кольцо вокруг них сжимается. Надо .навалиться на них сразу. Заткнуть рот, чтобы шума не поднимали. Вот гитлеровцы около нас. Выскакиваем из - за деревьев и подкашиваем ударами прикладов по ногам. Немцы падают, не успев крикнуть. Наваливаемся на них всем отделением и затыкаем рты, связываем руки.

Они оказались ценными "языками". Офицер - оперативный связной из штаба дивизии. Шел в полк. При нем нашли карту. Опросили их и отправили в батальон, к своим катерам, а сами дальше пошли. По пути на Баграмовичи наткнулись на телефонную связь и перерезали провода.

Чуть - чуть рассветать стало, когда мы подошли к Баграмовичам. Залегли в высокой траве на опушке леса. До села с полкилометра. Оно видно было как на ладони: горели дома и цистерны с горючим.

Из леса стали выходить к нам жители села - старики, женщины, дети. Плачут и рассказывают:

- Родные наши бойцы... Немного вы не успели. Подожгли и ушли эти выродки. Надо хотя бы хвост oотдавить гадюке. Мы схоронились загодя в лес, а они облаву на нас устроили. Поймали некоторых, загнали в дом и подожгли. И коров перестреляли, а лошадей увели. Они мстили нам за то, что многие из нашего села в партизаны ушли. Отомстите им за горе наше!.. Тяжело было нам смотреть на своих советских людей, оставшихся без крова. И еще больше накалялась злоба на гитлеровцев. А замполит Якушев говорит нам: [77]

- Вот где фашистская природа сказывается Уничтожать их надо, как бешеных собак!

После Баграмовичей мы прошли еще несколько деревень, и везде немцы бежали, оставляя позади себя пожары.

Вернулись мы на реку Припять, к своим катерам, и поплыли дальше к городу Петриков. В город вошли ночью. Немцы еще с вечера без боя оставили его. Но дальше, в селе Дорошевичи, мы вели, хотя и короткий, но тяжелый бой. К селу подплыли часов в десять утра 8 июля, и нас поразила тишина: ни противника, ни населения. Будто все вымерло. Прощупываем биноклем местность и замечаем в километре от села, на высотке окопы. Но никакого движения в них не видать. Смотрим, выходит к нам из крайнего дома старик и говорит:

- Немцы ушли из села и засели вон в тех окопах. Есть у них пулеметы и минометы... Командир отряда говорит нам:

- Ну, товарищи, хоть и тяжело нам будет выковыривать фрицев с этой высотки, а надо... Высотка командует над местностью и контролирует движение по реке. Наша задача - уничтожить фрицев. За нами вслед батальон пехоты плывет. В случае чего - поддержит. И приказывает артиллеристам на катерах дать огневой налет по высотке в течение пятнадцати минут.

Высотка сразу закурилась дымом и пылью, но странно - противник молчит, не отвечает огнем. В чем дело, или ослеплен, или хитрит, выжидает нашей атаки? Наступил самый подходящий момент для сближения с противником. Под прикрытием огневой завесы добежать до заветного рубежа атаки и ударить врага врукопашную.

Командир зычно подает команду: - На окопы противника по первому отделению, в цепь перебежками впере-ед!..

Быстро расчленились. Я повторяю команду своему отделению, автоматы ставим на предохранитель и бежим. Пробелов метров сто, падаем камнем на землю, потом опять вскакиваем. Пробежали так метров пятьсот, и противник открыл огонь из минометов и пулеметов. Видно, этот рубеж у него был пристрелян. Мы броском вперед. Выскочили из-под огня противника. А тут уж [78] медлить нельзя. Надо стремительно сближаться с противником, чтобы он не смог перенести на нас прицельный огонь. И мы бежим, падаем, вскакиваем и снова бежим, строча из автоматов.

Вот и кустарник - рубеж нашей атаки. Как близок противник и как еще далек. Впереди самая короткая и самая тяжелая полоска - полоска атаки. Наш артогонь вдруг усилился. Обернулись мы назад - и заиграло наше сердце: подошли новые катера с пехотой и открыли огонь по высотке. Смотрим, высаживаются на берег и цепью бегут к нам на подмогу...

Залегли. До нас долетают комья земли от взрывов наших снарядов. Командир отряда и замполит - левее меня, в самом центре. Слышу сильный голос младшего лейтенанта Чалого:

- Подготовиться к атаке!

Дозаряжаем автоматы и готовим гранаты. Головы уткнули в землю. Противник засыпал нас автоматным огнем, но пули свистят выше нас - мы в маленькой морщинке земли и она нас спасает. Передохнули. Мокрые от пота, а сердце так колотится, будто выпрыгнуть хочет. Тяжело бежать на гору да еще под смертельным огнем...

Я поворачиваюсь влево и вижу: с того места, где командир отряда, взвивается вверх красная ракета. Наш артиллерийский огонь переносится в глубину обороны противника.

Раздается команда:

- В атаку! Впер-ед! Ур-ра!

Мы подхватили "ура" и побежали к окопам врага, стреляя из автоматов. Младший лейтенант Чалый вскочил, пробежал несколько шагов с поднятым вверх пистолетом и вдруг как бы споткнулся, упал. Бежавший рядом с ним Якушев тоже свалился. Не выдержали некоторые краснофлотцы плотного огня противника и залегли. У меня мелькнула мысль: захлебнется наша атака и... нам всем тут смерть.

Рванулся я вперед и крикнул во всю силу :

- Взво-од! За Родину! За Сталина! Ур-ра! Все краснофлотцы ринулись за мной, а вслед за нами и подоспевшая с катеров пехота. Мы забросали окопы гранатами, потом добивали сопротивлявшихся немцев в упор из автоматов, пистолетов... [79]

Мы уничтожили гитлеровцев. Но и сами потеряли тринадцать человек: пять убитых и восемь раненых. Убит был и наш славный командир, которого мы все очень полюбили, младший лейтенант Чалый. А замполит Якушев тяжело ранен. Меня тоже царапнуло по ноге, но легко.

С большой печалью мы похоронили своих славных товарищей в селе Дорошевичи. Из лесу к нам вышли жители - они там скрывались от немцев - и вместе с нами отдали последние почести погибшим воинам - освободителям своей Родины. Плакали женщины, а мы дали клятву отомстить врагу за наших товарищей. На братской могиле поставили памятник и написали на нем имена героев.

Раненых сдали на катера и получили пополнение. Командиром отряда был назначен лейтенант Юшков. Перед нами была поставлена новая боевая задача: плыть вперед к городу Пинску и произвести разведку боем. Вслед за нами будет плыть полк пехоты.

К вечеру 12 июля мы остановились в нескольких километрах от Пинска и высадились на берег у одного населенного пункта. Только сошли на берег, к нам повалил народ - местные жители, а больше всего беженцы из Пинска. Они нам и передали о немцах самые последние сведения. Оказывается, гитлеровцы готовятся к отходу, грузятся на станции. Напуганы наступлением советских войск... На фанерном заводе, превращенном в казармы, есть солдаты... Имеется в городе несколько танков... Много складов со снаряжением и продуктами...

Поплыли мы к Пинску. Уже вечерело. Конечно, идти в такой большой город нашим небольшим силам было рискованно, но мы знали, что за нами плывет целый полк пехоты. Нам надо начать. И чем скорее, тем лучше.

Подплыли к восточной окраине, где парк. Все изрыто окопами, траншеями, а людей нет. Город в темноте. Тихо. Только от станции слышим паровозные гудки... Проплываем дальше к Набережной улице. Опять никого. Мертвый город. Высаживаемся на Набережную улицу. Посылаем двух дозорных к крайнему дому разведать. Вернулись ни с чем. Никого не нашли. Хотелось встретить кого-нибудь из местных жителей и уточнить сведения о немцах. [80]

Рассредоточились попарно и пошли по домам. Ищем людей и смотрим, нет ли где фугасов или ловушек каких. Немного не дошли до углового двухэтажного каменного дома, как он вдруг взорвался. Заминирован был. Еще осторожнее мы стали. Слышим, урчат мотоциклы. Скрылись мы во двор, наблюдаем. А город хоть и не освещен, но небо звездное и хорошо видно. Выскочили из - за угла два мотоциклиста и к взорванному дому. Видимо, разведчики. Мы к ним: "Хальт!" - кричим. Вот, думаю, нам и "языки". А они развернулись да наутек. Дали по ним несколько очередей и сшибли обоих.

Идем скрытно, осторожно дальше по Набережной улице. Свернули налево на главную улицу. Вдруг из окна - автоматная очередь. Один краснофлотец упал. Начали мы прочесывать улицу по всем правилам: идем по дворам из дома в дом. Мое отделение - впереди. Сняли мы несколько "кукушек" на главной улице и вышли к фанерному заводу.

Во дворе завода, слышим, ревут автомашины и гомонят люди. Посылаю лазутчиков - Ловцова и Мурзаханова. Докладывают через несколько минут: грузятся солдаты на машины с вещами. Солдат не меньше сотни. Охранения нет. Только у ворот два автоматчика. Можно зайти с тыла, через забор...

Докладываю командиру отряда о результатах разведки. Принимает решение: мое отделение в засаду к воротам, а остальные ударят с тыла.

Вдоль забора подобрались мы близко к воротам и залегли в кювет. Оружие наготове. Через несколько минут во дворе послышались автоматные очереди, взрывы гранат и крики "ура". Это наши ворвались во двор через забор. Немцы, отстреливаясь, бросились к раскрытым воротам, а тут мы угостили их из автоматов и "лимонками". Среди гитлеровцев поднялась паника. Они бросали оружие, старались убежать, кто на мост, кто в лес.

По команде лейтенанта Юшкова мы бросились к мосту. Видим, на берегу траншеи чернеют, блиндажи. С хода мы ворвались в траншеи и в рукопашной схватке перебили охрану моста. Все это делалось так быстро и с такой дерзостью, что гитлеровцы не успевали опомниться и рассмотреть наши силы...[81]

Дальнейший наш план - захватить мост через Припять. Но это не так просто оказалось сделать. Смотрим, по мосту, с той стороны реки, на нас два "фердинанда" ползут, а за ними - пехота. С хода открыли огонь по нашему отряду. Чем отбить такую контратаку? Нет у нас ни бронебоек, ни противотанковых гранат, ни горючей смеси... "Лимонки" тоже израсходованы.

Пришлось отходить по траншеям вдоль реки к парку, где в это время выгружался с катеров наш полк пехоты. Немцы преследовали нас артиллерийским и пулеметным огнем.

В этом бою мы потеряли несколько товарищей. Из моего отделения погибли Максимов, Ловцов, а Мурзаханов тяжело ранен, Куколевский контужен. Особенно мучительной смертью погиб краснофлотец Максимов Александр: немцы схватили его тяжело раненного, облили бензином и сожгли.

А когда мы уже подходили к парку, недалеко от меня разорвался снаряд. Сильно контузило меня. Я потерял память и речь... Потом отошел постепенно...

Наш полк отбил контратаку, и гитлеровцы откатились опять к мосту, но бой за город длился еще три дня. Овладев городом, мы захватили большие трофеи.

Восемнадцать дней продолжался наш поход на бронекатерах, восемнадцать дней производили мы десантные налеты на врага. Но действовали не в отрыве от общего наступления: за нами шли наши части. Мы были их передовым отрядом. Главное в нашей тактике - неожиданность и дерзкий натиск, ненависть к врагу и военная сметка. Воевали не числом, а уменьем. Инициатива была в наших руках - это главное. Ну, и ребята были подобраны как один. Только очень жаль - не все дожили до победы.

Семь человек из нашего отряда получили высокое звание Героя Советского Союза: младший лейтенант Чалый (посмертно), сержанты Пономарев, Канареев, Попов, я и краснофлотцы Куколевский, Мурзаханов.

После боев за Пинск мы отдохнули, а потом наш отряд включили в дивизион тральщиков. Тральщиков во флотилии прозвали "пахарями" воды. Они, действительно, хорошо "пропахивали" реки, очищая их от вражеских мин. Я на тральщике был старшиной. [82]

Из Пинска наш дивизион тральщиков перебросили на Западный Буг, в район Бреста. Наши войска в это время уже освободили половину Польши и подошли к Висле. По Западному Бугу мы должны были плыть до Вислы. Этот путь оказался очень тяжелым. Почти на всем протяжении Западный Буг засорен мелями, и нам пришлось перебираться через них с большим трудом.

Только в конце сентября 1944 года мы достигли Вислы, Суда поставили в затон. Наши войска стояли в обороне.

Новое большое наступление наших войск, как известно, началось 14 января 1945 года. Первый Белорусский фронт наносил удар на центральном направлении - от Варшавы через Познань на Берлин. В этих боях наша флотилия помогала наземным войскам своими десантами. Нам пришлось драться за Варшаву. А в марте мы поплыли в Одер. В половине апреля началось большое наступление на Берлин, и наша флотилия шла вместе с наземными войсками к Берлину. Мы поддерживали пехоту артогнем и высаживали по берегам десанты краснофлотцев, которые дрались, как львы. Наши полуглиссера вместе с пехотой ворвались в Берлин, и мы были около рейхстага.

Второго мая 1945 года пал Берлин. День взятия Берлина был для меня двойной радостью: в этот день мне вручили Золотую Звезду Героя Советского Союза и орден Ленина. [83] Содержание