К биографии Затылкова Вячеслава Федоровича Источник: За Отчизну, свободу и честь! Горький, 1967, кн. 3. С. 94-103 |
В. Ф. ЗАТЫЛКОВ
- Давай! Давай! Шнель, шнель! - глухо и отрывисто бросал в темноту Вячеслав. Бережно прижимая грудных детей, семенили немки. Губы скорбно поджаты. Пошатываясь, они обреченно шли, молча тараща на сердитого русского офицера круглые от ужаса глаза: фашистские газеты не раз публиковали рассказы о том, что русские насилуют немецких женщин, убивают детей, зверски издеваются над населением. Дети постарше шли, судорожно вцепившись тонкими ручонками в короткие юбки матерей. Хрипло дыша, с трудом переставляя ревматические ноги, спотыкались о кирпичи и осколки снарядов старики; пропуская мимо ушей немецкое "шнель", они бессознательно ускоряли шаг, услышав непонятно-русское, торопливо-тревожное "давай, давай". Вячеслав был зол. Ему - комсоргу батальона - и еще нескольким комсомольцам, самым молодым, дали задание... Да какое там задание - просто приказали уйти, чтобы сохранить им жизнь в последний день войны. А он уверен, что именно сегодня, 27 апреля, будет последним днем войны: 171-я стрелковая дивизия 3-й ударной армии уже прорывалась к рейхстагу, а их батальон продвинулся к Александер-плац. На площади, как донесла разведка, с предсмертной шумихой проходил парад скороспелых выпускников военных академий и училищ. Гитлеровцы кричали, что русским никогда не взять Берлина, грозили новым оружием. Батальону предстоял решающий бросок, и тут ему, Вячеславу Затылкову, дали этот неожиданный приказ... Огненный меч прожектора прорезал ночной мрак. Рубанул вправо, влево, вонзился в людскую цепочку и замер, разлегшись вдоль улицы. Ослепленные немки остановились - четкие в луче света, словно силуэты мишеней. Дети уткнулись в колени матерей. - Давай, давай! - вновь заторопил Вячеслав. Он многое повидал на фронте, но все же верил, что фашисты не будут стрелять в своих. Теснее прижав драгоценные свертки, убаюкивающе похлопывая по ним худыми руками, женщины нехотя двинулись поперек жуткого коридора света. Опустив головы, заковыляли старики. Треском отдираемой доски полоснула вдоль улицы пулеметная очередь. Злобно заколотили по камням пули. Жалобно ойкнула девочка - ее круглые, ослепительно голубые на ярком свете глаза изумленно глянули на Вячеслава, ручонки разжали подол матери, и она ткнулась светлой головкой в камни. Душераздирающе вскрикнув, метнулась к ней молодая немка - и затихла, выронив зашедшийся в плаче заветный сверток. Его быстро поднял солдат. - Ложись! - скомандовал Вячеслав и бросился к девочке. В его руках оказалось тяжелое неподвижное тельце с круглыми остекленевшими глазами. - Ложись! - повторяли команду солдаты. Но обезумевшие берлинцы бестолково метались в смертоносном огненном луче. Седой всклокоченный старик потрясал тростью: - Ротц!.. Ротцбуб!..- тросточка выпала из рук: "сопляки" стреляли. - Ауфхере! Хир зинд ди альтен!.. Ди киндер! - заламывала руки рыдающая женщина и, словно захлебнувшись, села на камни - по виску змеилась струйка крови. Стрельба по старикам и детям не прекращалась. - Эх, гады! Товарищ младший лейтенант, разрешите! - повернувшись к Затылкову, выразительно потряс автоматом молоденький сержант Цыганок. - Отставить! Лежи! - глухо приказал Вячеслав. Отвечать на стрельбу нельзя. Приказ ясен: "в целости и сохранности" переправить жителей в тыловые кварталы Берлина, убрать их из зоны боевых действий. Задыхаясь от пыли, Вячеслав подполз к сержанту: - Через улицу нам не перебраться: будут ненужные жертвы. Задача: подползти и... - Понятно! Они ползли бесшумно, стараясь слиться с землей, глубже вдавиться в нее, каждую минуту ожидая, что сверху вонзятся пули в их беззащитные спины. Ползли по дымящимся развалинам, среди обломков и щебня, натыкаясь на трупы и перекрученные рельсы, согнутые столбы и куски бетона, висящие на железной арматуре. Обогнув бесконечный дом, так же бесшумно, словно привидения, поднялись и заглянули в окно. У противоположной стены, всматриваясь вдоль улицы, стояли со вскинутыми винтовками и автоматами немецкие солдаты. У каждого под ногами, словно огромные гимнастические булавы, валялись вороха фаустпатронов. Рывком перелетев через подоконник, Затылков и сержант Цыганок выхватили гранаты: - Хенде хох! - и включили фонарики. От неожиданности солдаты выронили оружие, а при виде неизвестно откуда взявшихся русских их руки сами поднялись вверх. - Марш к стене! Лос! Лос! - указал Вячеслав в угол, подальше от оружия, и автоматной очередью погасил прожектор. Перепуганные солдаты покорно сгрудились в углу. Их было человек тридцать. Всмотревшись, Цыганок присвистнул: - Тю, да то ж пацаны, товарищ младший лейтенант! Действительно, перед ними, размазывая слезы, стояли словно затравленные зверьки мальчишки двенадцати-семнадцати лет. Они не спускали широко раскрытых глаз с наведенных на них автоматов. - А, что с младенцами воевать! - махнул рукой сержант.- Выпороть их, и нехай тикают до хаты! - объяснил он Затылкову. Вячеслав изумленно глядел на него: ведь это сказал Цыганок, у которого под Киевом фашисты спалили хату вместе с родителями, молодой женой и ребенком. - Ладно. Пусть непоротые "тикают"! - Жаль... - протянул Цыганок и, обернувшись к мальчишкам, грозно крикнул: - Геть по домам! Нах хаузе, ясно? Мальчишки явно не понимали. Они в паническом ужасе ожидали, что "звери-большевики" сейчас начнут пытать их до смерти, прибивать гвоздями языки к столам и вырезать ремни на спинах, как это изображено на снимках в немецких журналах. - Ишь, зыркают! - рассердился Цыганок.- Геен, ясно? Нах хаузе, ясно? Вон, бесовы дети! - и он стал выталкивать их в пролом стены. Медленно, недоверчиво оглядываясь, пятились немецкие парнишки от русских солдат и вдруг, словно горох, рассыпались в разные стороны и исчезли в развалинах. Когда Затылков и Цыганок вернулись, берлинцы продолжали сидеть, окруженные группой охраны. Старики молча разглядывали необычных солдат, которые не грабили, не издевались, не насиловали. Возможно, они вспоминали свои грабительские походы "с огнем и мечом" под флагом вильгельмовской Германии на русскую землю. А может быть, в их памяти, забитой гитлеровской пропагандой об исключительности германской расы, возникали забытые сцены братания с русскими, уличные бои немецких "спартаковцев" за социалистическую Германию, немецкая пролетарская революция, которая была задушена в самом зачатке? - Подъем! Ауф! Ауф! Шнель! - заторопил Затылков, и вновь людская цепочка потянулась среди руин. Задумался Вячеслав. Странный народ эти немцы. И младенцу ясно, что войну фашисты проиграли. Так нет, цепляются за каждый камень, как утопающий за соломинку. Взять хоть вчерашний бой за станцию метро Бункер. К чему ненужные жертвы? Командир батальона майор Новосельцев пригласил к себе командиров рот и его, Затылкова. Решили послать парламентера с предложением сдать оружие. Нервно курили, глядя вслед русскому парню, во весь рост шагавшему прямо в пасть фашистов с белым флажком в руке. Не дошел парень. Ну и началось тогда. Гремела артиллерия. Рычали танки. Словно сказочные Прометеи, швырялись пламенем огнеметчики. Дымовой пеленой заволокли подступы к метро химики. А потом - штурм. Затылков, бежавший вместе с солдатами, в боевом пылу даже и не заметил, как смяли фашистов. Помнит лишь трупы вокруг. А ведь могли бы остаться в живых... Вспомнились первые бои за Берлин. Накануне Новосельцев безжалостно "мучил" солдат - учил тактике уличных боев, учил самостоятельным боевым действиям. Роты разбили на штурмовые группы. И они до изнурения штурмовали "вражеские" доты, форсировали водные преграды. Он, Затылков, провел комсомольское собрание с одной повесткой дня - "Идем на штурм Берлина". Утром 21 апреля, не дожидаясь артподготовки, первая рота старшего лейтенанта Упова ворвалась в траншеи возле окружной дороги на северо-востоке Берлина. Вячеслав, как комсорг батальона, был в этой роте. Потом перешел во вторую штурмовую роту и ворвался с солдатами на станцию. Вместе с комсоргом роты Лушенковым он водрузил флаг на крыше вокзала. Кольцо обороны города было прорвано. Командир корпуса генерал Черевиченко поздравил батальон с боевым успехом. По инициативе Затылкова были срочно выпущены боевые листки, рассказывающие о подвиге личного состава рот. Тогда Новосельцев еще пожурил Вячеслава: мол, почему в них ничего не сказано о нем, комсорге батальона Затылкове. Прямо смех: как же он сам о себе станет рассказывать? Да и рассказывать-то нечего: воевал как все. А впереди был новый опорный пункт фашистов - мясокомбинат. Он, Вячеслав, собрал вокруг себя комсомольцев, и они овладели мостом через эту треклятую дорогу, всю утыканную дотами. Развивая успех, он возглавил штурмовую группу из молодежи, и они выбили засевших в мясокомбинате фашистов. Когда Затылков пришел в штаб штурмового батальона, Новосельцев обнял его за плечи и сказал, что на него, Вячеслава, возлагается очень (так и сказал), очень ответственное задание. Вдруг из-за угла вывернулись невесть откуда взявшиеся два фаустника. Страшно подумать, что бы могло произойти. Но Вячеслав, еще не остывший от боя, еще весь напружиненный и готовый к любой опасности, молниеносно вскинул пистолет, и фашисты навсегда выронили свои фаустпатроны. Его, Вячеслава, начали поздравлять: дескать, подвиг совершил - спас жизнь майору. Да разве ж это подвиг - убить двух фрицев? Сколько он уже ухлопал - со счета сбился. А майор, майор-то как отблагодарил - надо же! - дал "ответственное задание" - эвакуировать немцев в тыл! Вячеслав сердито сплюнул: - Шнель! Шнель, чтоб вас!.. Возле двухэтажного с поврежденным фасадом здания стояли советские офицеры. Они окружили командира штурмового батальона майора Новосельцева. Тот держал на правом колене планшет с развернутой картой. Подсвечивал фонариком. Завидев берлинцев, все разом повернули головы. Затылков побежал к Новосельцеву и, сделав три чеканных шага, остановился, лихо подбросил к каске руку: - Товарищ майор! Жители освобожденного квартала собраны для следования в тыл! Майор слушал, наклонив голову. Произнес, так и не взглянув в умоляющие глаза Затылкова: - Выполняйте приказ, товарищ младший лейтенант! Затылков шагнул было к нему, но, встретив удивленные взгляды офицеров, махнул рукой и сделал поворот кругом. Все ясно: центр Берлина возьмут без него... Приказ есть приказ, и Вячеслав сердито заторопил берлинцев : - Давай, давай! Шнель, шнель!.. Сзади грохнул взрыв. Жаркая волна толкнула Затылкова. Он резко обернулся: там, где только что стояли офицеры с Новосельцевым, клубился дым. Вячеслав кинулся к командиру. Майор стонал. Он глядел на Затылкова в упор, не мигая безресничными глазами: - Возглавишь... наступление... приказ... захватить Александерплац!..- он пытался еще что-то сказать, но прикрыл веки и потерял сознание. Вся ответственность легла на плечи комсорга батальона. Командиры были убиты или ранены. Он, оставшийся старшим по званию, возглавил объединенную штурмовую группу. - Сержант Почуфаров! Раненых переправить в тыл вместе с берлинцами. Цыганок! Мороз! Оставайтесь при мне! Он склонился над обгоревшей картой, взятой у майора. В глаза сразу же бросилось угловое здание площади, на которое нацелены красные стрелы. Если одна рота начнет штурмовать с угла, другая - справа, а третья - слева, то... Он по привычке мыслил ротами, но каждая из них уже давно стала меньше обычного взвода, да и командовали ими не офицеры, а сержанты. В той стороне, где расположен рейхстаг, отрывисто и резко ухали пушки. Над станцией метро Анхальтер глухо рвались снаряды и метались сквозь дым и пламя шпаги прожекторов. Они стремились пронзить ночной мрак, но ломались, наткнувшись на плотную стену дыма и неоседающей пыли. Там, под зданием имперской канцелярии, находилось последнее убежище Гитлера. А здесь пока было темно и тихо. Лишь белые и черные клубы дыма с розоватыми отблесками пожаров висели над улицами, создавая причудливо клубящееся, низкое второе небо. И вдруг где-то далеко-далеко, на первом, настоящем небе причудливо расписалась ломаная молния. Мирно, как-то по-домашнему пророкотал гром. Гром, не рожденный войной. Сквозь запах гари чуть уловимо потянуло пьянящей весенней свежестью. - Озон. Гроза рождает озон. Гроза очищает воздух,- потянув носом, тихо произнес Мороз. Затылков сложил карту: - Слушай приказ! ...Неслышно, словно призраки, скользили солдаты к угловому дому площади. Шли в атаку, не дожидаясь артподготовки. Впереди, держа автоматы за ремень у самого ствола, ползли Иван Мороз и Вячеслав Затылков. Начинало светать, черные фантастические гроты развалин стали приобретать сероватый оттенок. Дом мрачно глядел ночными глазницами выбитых окон. Проемы заложены кирпичом и превращены в бойницы. Ни выстрела, ни крика, ни шороха... Казалось, что за бойцами угрюмо следят холодные расчетливые глаза. Вот сейчас эти глаза приникнут к прицелу и... Хлопнул выстрел. Шуршащей шаровой молнией просверлил утреннюю темноту фаустпатрон. Застучал крупнокалиберный пулемет. - За Родину! Вперед!- крикнул Вячеслав, поднимаясь во весь рост. Бойцы метали дымовые шашки. Красными лоскутами рвались в пыли и дыму гранаты. Бойцы бежали справа, бежали слева Затылкова. Обгоняли его. Бежали, широко раскрывая в неслышном крике рты. Ворвались в подъезд. Округлив глаза, навстречу Затылкову выскочил фашистский унтер. Вячеслав с размаху ударил по каске кованым прикладом и, перепрыгивая через ступеньки разбитой лестницы, побежал наверх. Ему казалось, что стоит вбежать на верхний этаж - и дом, считай, взят. Вбежав в какую-то комнату, он изумленно остановился: потолка не было, а над проломом крыши, освещенный лучами утреннего солнца, уже стоял Иван Мороз и размахивал красным флагом. Он что-то кричал широким ртом и смеялся. И вдруг Иван как-то странно глянул на Затылкова и, повернувшись боком, рухнул ему под ноги. Он улыбался. Из уголков улыбчивых губ стекала кровь. Убили Ивана... Убили улыбку... На нижнем этаже и в соседних комнатах гулко трещали выстрелы. Кричали по-русски. Кричали по-немецки. Бои шли на чердаках. Схватывались на крыше. Бойцы пробирались в соседние дома и бросались врукопашную. Над домом алел флаг. Подошел Цыганок. Увидев Мороза, молча стянул каску с вымазанной сажей головы. А внизу, на площади, загремели выстрелы противотанковых ружей. Вячеслав глянул в окно.Прижимаясь к домам, переваливаясь на грудах кирпича, подходили машины с белыми крестами. Прячась за танки, за обломки рухнувших стен, перебегали гитлеровцы. - Контратака! Сержант Цыганок внимательно осмотрел подобранный фаустпатрон. Вячеслав совсем недавно обучал своих солдат, как обращаться с этой опасной штукой. Оглянувшись, нет ли кого сзади, сержант вскинул патрон на плечо. Назад, в стену, хлестнула реактивная струя, а вымахнувший вперед огонь расплющился о броню головного танка и оглушительным взрывом взметнулся вверх. Танк ткнулся длинным стволом в землю и застыл. Под траками второго рванула связка гранат. Из окна первого этажа вновь грохнуло противотанковое ружье. Двое бойцов выскочили на площадь, волоча за собой станковый пулемет; развернув его, стали отсекать гитлеровцев от танков. Пехота шарахнулась назад, попрыгала в ямы метро и воронки. Танки дали задний ход. - Молодцы! - одобрил Затылков и обернулся: ему что-то говорили. Рядом стоял перепачканный известковой пылью незнакомый боец. Боец козырнул: - Из штаба полка. Приказ командиру батальона! - Вячеслав не сразу понял, что командир батальона - это и есть он, Вячеслав. Удержаться! Не допустить немцев к рейхстагу, который штурмует сейчас 171-я стрелковая дивизия! Через Александер-плац на помощь опорным пунктам немецких боевых групп, засевших вокруг рейхстага и имперской канцелярии, рвались остатки гитлеровской армии. Стоять насмерть и не допустить их! Вот та нелегкая задача, которую должен был выполнить Вячеслав со своими солдатами. А из 550 человек объединенного штурмового батальона осталось менее сотни. Передышка была недолгой. Вновь урчали широкие приземистые танки. Лязгающей бронированной лавой двинулись они из прилегающих улиц. Их пушки бестолково ходили из стороны в сторону и слепо плевались снарядами, пробивая и руша стены. Из тоннеля метро, из руин домов появлялись все новые группы гитлеровцев. Они шли, держа у бедра автоматы. Шли молча. Шли, непрерывно стреляя. Каждый из них отлично сознавал, что воина безнадежно проиграна, что не сегодня-завтра Германия капитулирует, и все же упрямо шли в атаку. Что вело их на верную смерть? Лютая, нечеловеческая злоба? Или страх перед горьким позорным концом? Пригнувшись у окон, замерли бойцы. Многие вооружались фаустпатронами, которые оставили выбитые из дома фашисты. У всех под рукой лежали связки гранат. Вячеслав поднял ракетницу и выстрелил. Вниз полетели связки гранат. Головной танк, взрыв щебень, круто развернулся, оставляя за собой блестящую ленту перебитой гусеницы. Гремели ПТР. Стреляли фаустпатроны. Рвались снаряды в башнях танков. Строчили автоматы. Заговорил пулемет на площади. Свинцовые струи срезали гитлеровцев с фланга. Танки попятились. Гитлеровцы, оставшись без бронированного прикрытия, остановились. Падали под кинжальным огнем. Но тут пулемет захлебнулся. Бойцы все так же лежали, прильнув головами к щитку пулемета. Только не шевелились. Фашисты, повернувшие было назад, вновь пошли в атаку. Вячеслав оглядел бойцов. Он еще ничего не успел сказать, а Цыганок, несмотря на щелканье пуль, уже встал на подоконник и прямо со второго этажа махнул на площадь. И сразу же внизу раздался его болезненный вскрик. Забыв об опасности, Затылков высунулся в окно: Цыганок, морщась от боли, лежал на камнях. - Ранен?! Цыганок, волоча ногу, молча пополз к пулемету. Оживший пулемет повернул фашистов обратно. Уже потом Затылков узнал, что Цыганок, прыгая, сломал ногу. ...Было отбито четыре контратаки. Наступила тишина. И только тут Вячеслав заметил, что день уже клонится к вечеру. Завтра 1 мая. А здесь война еще не кончилась. - У-р-р-а! - восторженно грянуло на нижнем этаже. Грохоча сапогами по лестнице, громко крича, ворвались незнакомые бойцы в комнату Затылкова. Командовавший ими офицер козырнул и вдруг совсем не по-уставному широко улыбнулся Вячеславу: - Неужели ничего не знаете? Нет, Затылков еще ничего не знал, и офицер, радуясь, что первым сообщает эту весть, торжественно произнес: - Сегодня, 30 апреля, в 14 часов 25 минут над рейхстагом водружено знамя Победы! 2 мая сдался берлинский гарнизон, и в штабе генерала Чуйкова, расположившемся в районе Темпельгоф, генерал Вейдлинг, назначенный комендантом германской столицы лично Гитлером, подписал акт о капитуляции. Обращаясь к немцам, он произнес разъяснительную речь, которую записали на пластинку. По городу разъезжали машины с радиоустановками, и скорбный голос последнего коменданта Берлина разносился над руинами, проникал в шахты метро, был слышен остаткам опорных пунктов немецких боевых групп, зарывшихся в подвалы и убежища: "Солдаты! Тридцатого апреля фюрер, которому мы присягали на верность, бросил нас на произвол судьбы!.. Фюрер умер!.. Я призываю вас прекратить сопротивление!" 8 мая в пригороде Берлина Карлхор-сте представители немецкого главнокомандования Кейтель, Фридебург и Штумпф подписали акт о безоговорочной капитуляции Германии. 9 мая советский народ праздновал День Победы над фашистской Германией. Затылков покидал Берлин. Он стоял у громоздкого сооружения с тяжеловесными колоннами. Тут похоронены его боевые товарищи. В списке воинов Советской Армии, погибших за Берлин, во второй колонке справа значится: "Младший сержант Мороз Иван Иванович". Светил о солнце. Воздух был чистый, пьянящий майской свежестью. "Озон. Гроза рождает озон", - так в канун смерти сказал Иван. На марше, недалеко от Бранденбургских ворот, и нашел Вячеслава войсковой почтальон. Он принес газету "Правда". Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 мая 1945 года Вячеславу Федоровичу Затылкову было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. Да, жизнь распорядилась иначе судьбою Вячеслава Затылкова. Он мечтал быть химиком, но по окончании войны навсегда связал свою судьбу с Советской Армией. Г. КУЗЬМИН |