Есть два события в моей жизни, о которых я всегда помню. С них, собственно, и начинается моя нелегкая дорога в небо. Первое из этих событий произошло в 1935 году, когда меня зачислили в Ивановский аэроклуб. А второе - два года спустя.

Летом 1937 года в ответ на призыв ЦК ВЛКСМ "Молодежь - на самолеты!" я подал заявление с просьбой направить меня в военную летную школу. Как вы понимаете, для этого у меня были все основания и, главное, уже приобретенный в аэроклубе опыт.

Но все по порядку.

Сам я из Владимирской губернии. Родился в небольшой деревушке Фофоново на берегу реки Тезы при впадении ее в Клязьму. До сих пор помню красоту наших заливных лугов и неохватное ярко-синее небо, на которое я заглядывался часами.

Вряд ли я тогда думал стать летчиком. Такая перспектива казалась мне далекой, как полночные звезды. О коне я еще мог мечтать, но больше.

Мой дед - Николай Михайлович Середняков - потомственны крестьянин. Родился в селе Хотимль, что в двух верстах от Фофоново в 1861 году и очень гордился этим. Ведь именно в 1861 году было отменено крепостное право.

Жизнь у деда была тяжелая. В то время непросто было выбиться в люди. Но он был упорным, трудолюбивым. В конце концов стал заниматься офеней: брал товар у купца и на своей лошади ездил продавать его в сторону Башкирии. Иголки, нитки, ножи... Всякие мелкие товары домашнего обихода. Что закажут, то и привезет. До самой Уфы.

Однако это было не самое прибыльные занятие, и вскоре он подался на сталелитейный завод в город Кулебаки под Муромом. Начинал, как все учеником, дошел до мастера. Это не каждому под силу. Да ведь еще каким замечательным мастером стал! В конце двадцатых годов определили ему пенсию в сто двадцать шесть рублей. По тем временам это были большие деньги. Он честно их "отрабатывал". На заводе еще долго прислушивались к его советам и уважали до самой смерти.

Но к этому времени он уже построил дом своим дочерям в моей родной деревне и уходил из жизни спокойно, с чувством выполненного долга. Мне он про это чувство много раз говорил...

Моя мать - Глафира Николаевна - была его младшей дочерью. В 1914 году сыграли свадьбу с Михаилом Яхновым, который тогда работал у деда. А тут началась Первая мировая война, и моего отца призвали в армию. Попал на Румынский фронт, хлебнул лиха.

Потом гражданская война. Судьба свела с М. В. Фрунзе. Отец любил об этом рассказывать.

Так, например, в один из вечеров постучался к нему в дом Михаил Васильевич.

- Выручай, - говорит, - тезка. Опять жандармы меня ловят. А мне срочно нужно быть в Шуе.

- Сейчас, Михаил Васильевич, - заторопился отец. - Вот только запрягу лошадь. На сани положу возок сена, будто на продажу в Шую, к вам там будет удобно, не замерзнете.

Вдвоем они быстро накидали сено. Фрунзе зарылся в него, а отец дернул поводья. Возле Клочкова догнали конные жандармы.

- Что везешь? - грозно окликнул один из них.

- А вы что не видите? - отозвался отец. - Сено везу на продажу в Шую.

- Сейчас проверим, - сказал жандарм и, выхватив шашку из ножен, стал наносить уколы в сено.

Однако на этот раз обошлось. Впрочем, так повторялось не однажды. Большевики моему отцу доверяли. Он распространял листовки и брошюры. А осенью 1917 года был избран делегатом на Второй съезд советов от Румынского фронта.

В Петрограде участвовал в штурме Зимнего дворца, и об этом он тоже любил вспоминать.

Матери трудно было жить одной в деревне и в империалистическую войну, и в гражданскую. Да ведь еще воспитывала детей. Но все ее уважали. В Кулебаках окончила гимназию, и теперь это очень пригодилось.

В то время было обязательное начальное образование. Мать стала учить женщин нашей деревни читать, писать, считать. Я вместе с ними обучался грамоте и потом мне было легко в сельской четырехлетке. После окончания школы помогал родителям в полевых работах. А когда в нашей деревне организовали колхоз, стал работать в нем.

Особенно любил полевые работы на лошади. Наш бригадир Леонид Белов сразу заметил это и, передавая мне лошадь, сказал, что с не надо обращаться ласково. Тогда я стал таскать из дома сахар, хотя он и был у нас редкостью.

Много лет спустя, в аэроклубе, и особенно потом, на фронте, возвращаясь с боевого задания, я почему-то вспоминал об этом и ласково гладил по обшивке своего крылатого коня. Жаль, что его нельзя был угостить сахаром.

Но я, кажется, отвлекся...

В1931 году в Хотимле открылась школа колхозной молодежи. Я снова стал учиться. До сих пор помню наших учителей: Николая Евгеньевича и Марию Тимофеевну Маньковых, Николая Алексеевича и Константин Алексеевича Крыловых, Ивана Михайловича Архипова. Каждый из них прекрасно знал свой предмет и старался научить нас любить его, а также внес свою лепту в наше воспитание.

Еще через три года мы с другом Павлом Шумиловым поехали сдавать экзамены в Ивановский химико-технологический техникум. Павел был из соседней деревни Ирыхово. Мы дружили с детства и в школе сидели за одной партой. Между прочим, от Хотимля до Иваново было всего верст шестьдесят.

Вместе с нами попытать счастье решили две девушки, к которым мы разумеется, были неравнодушны, Елизавета и Екатерина.

Мы-то с Павлом экзамены сдали, а вот девушкам не повезло. Прощаясь, я взял с Елизаветы слово, что она обязательно будет отвечать на мои письма. Девушка обещала.

Эти письма всегда согревали меня, и потом я просто не мог жить без них. Придет время, и мы поженимся. Думаю, что нашему браку можно позавидовать. Ведь мы живем душа в душу вот уже более шестидесяти лет.

Но я опять отвлекся. Что же было со мной дальше? Со мной и Павлом?

Поначалу нам было очень трудно учиться в техникуме. Общежитие переполнено, заниматься негде. Стипендия тридцать два рубля, а карточка в столовую стоила пятьдесят четыре. На помощь родителей рассчитывать не приходилось, они сами еле сводили концы с концами.

Тогда мы с Павлом решили взять одну карточку в столовую на двоих. Один ходил в столовую завтракать и ужинать, другой - обедать. Сегодня он обедает, завтра - я. Похудели, конечно, но выжили. На товарной станции разгружали вагоны. Это помогало нам пополнить свой скудный бюджет.

На летние каникулы уезжали к родителям, работали в колхозе, старались как можно больше заработать. Знали, что деньги в городе очень пригодятся.

И вот осень 1935 года. Помните, я говорил о дороге в небо? Тогда она для меня и началась.

Как-то Павел узнал, что в Иванове есть аэроклуб и сейчас в него принимают молодежь. Меня это сообщение и обрадовало, и смутило:

- Так ведь тяжело будет одновременно учиться и в техникуме, и в аэроклубе.

- Ничего, - бодро возразил Павел, - выдюжим. Между прочим, теорией в клубе занимаются вечером, а полеты проводятся рано утром.

Молодец Павел, все он уточнил. Полеты - волшебное слово. Я знал, то не смогу устоять. А тут еще Павел сообщил, что когда курсанты начинают полеты, им выдаются талоны на бесплатный ворошиловский завтрак.

Это переполнило чашу. Помню, я не выдержал и спросил:

- А что входит в завтрак?

Павел мечтательно закатил глаза.

- Что входит? - повторил он. - Для нас с тобою мечта: городская булка белая, сто граммов колбасы, пол-литра молока, сорок граммов сахара, сорок граммов сливочного масла.

- А ты не врешь? - засомневался я.

- Посмотри на небо! - горячо сказал он. - Самолеты летают, видишь. Это ведь правда... И что аэроклуб есть - тоже правда. И что мы обязаны в него записаться, иначе перестанем себя уважать...

- И это правда, - подхватил я.

На следующий день мы уже принесли в аэроклуб свои заявления. Потом оказалось, что надо пройти мандатную и медицинскую комиссии. Наше социальное положение не вызвало сомнений. А вот на медицинской комиссии пришлось поволноваться. Среди желающих поступить: аэроклуб были рослые и, как нам казалось, крепкие парни, но тем и менее многих из них забраковали.

Я не сразу поверил, когда получил на руки заключение медицинской комиссии: "Годен к летной работе без ограничений".

Павел держал в руках такое же заключение и ошалело смотрел и меня, будто спрашивал: "Неужели такое может быть?.."

В аэроклубе нас зачислили в планерскую группу. Занятия проводились три раза в неделю по вечерам, как и говорил Павел. Мы изучал планер и теорию полета, материальную часть самолета "У-2", мотор аэронавигацию и т.п.

Дисциплины эти были для нас новыми, но сразу увлекли, и мы занимались с большим желанием.

Рабочий день был уплотнен до предела. Подъем с рассветом. В техникуме по 6-8 часов лекций. После обеда садились за уроки на завтра все время поглядывали на часы. Нельзя было опаздывать в аэроклуб. Там находились с шести до десяти часов вечера. Возвращались в общежитие и совершенно обессиленные засыпали, едва коснувшись подушки. А карточку в столовую мы с Павлом по-прежнему делили на двоих.

Аэроклуб постепенно становился для нас главным делом. Весной 1936 года мы уже отрабатывали управление планером. Сначала он был поставлен на штырь, так что не мог взлететь, и развернут носом к ветру.

Отрабатывали горизонтальный полет, удерживая планер рулями и элеронами за счет воздействия на них силы ветра.

Сперва один курсант сидел в кабине и управлял планером, а другие подстраховывали, повиснув на крыльях и хвосте.

Затем упражнения становились сложнее. Мы стали отрабатывать взлет и посадку. И хотя планер по-прежнему был на штыре, мы внимательно прислушивались к командам инструктора: "Натягивай!..", "Старт!..", "Убери левый крен!..", "Плавней работай рулями!..".

Получив необходимые навыки в упражнении планером, мы перешли к полетам. Но и тут еще нас подстраховывали. Хвост планера специальным приспособлением крепился к штопору, ввернутому в землю. А за крючок в носу планера крепился резиновый канат (амортизатор).

Две группы курсантов по шесть человек в каждой натягивали амортизатор. Убедившись, что курсант готов к полету, инструктор подавал соответствующую команду.

Курсант левой рукой двигал рычаг, освобождая хвост планера от крепления к штопору, и амортизатор тянул планер вперед.

Сперва это были пробежки, затем подлеты на высоту нескольких метров. Представляете, как мы были увлечены и довольны собой. Но настоящими планеристами мы так и не стали. Неожиданно нас перевели на тренировку в управление самолетом "У-2".

Летние каникулы мы с Павлом провели в лагере на аэродроме и окончательно убедились в том, что наше призвание - небо.

Между тем наша летная подготовка продолжалась. Теперь мы изучали парашют. На всю жизнь запомнился первый прыжок с самолета, высота - тысяча метров, а казалось, что подо мной бездна. Я отделился самолета и сразу захлебнулся холодным колючим ветром.

Потом вдруг сильно тряхнуло, и я увидел над собой раскрывшийся белый купол. Между тем, земля стремительно приближалась. Надо было определить снос, развернуться лицом к ветру. Спружинить на полусогнутых ногах. "Погасить" парашют...

Не забыл я и первый самостоятельный вылет на самолете "У-2", а до этого было больше десяти так называемых вывозных полетов с инструктором Федором Глаголевым. Затем он представил меня начальнику летной части аэроклуба, и я подвергся такой глубокой и всесторонней проверке, какую еще никогда в жизни не проходил. Конечно, это означало, что очередной экзамен я выдержал на отлично.

А свой первый самостоятельный вылет я совершил в августе 1936 года. Задание было несложным: взлететь, сделать два круга над аэродромом и сесть. Но ведь это сейчас мне кажется, что ничего проще быть не может, а тогда я с трудом справлялся с нервами.

Надо было ни на секунду не потерять из виду аэродром. Правильно сделать развороты. Поточнее приземлиться и сесть на три точки у посадочного знака "Т". Все я, кажется, сделал правильно и, тем не менее сел с перелетом в сто с лишним метров.

После посадки получил указание от инструктора сделать еще два полета по кругу и сесть. На этот раз замечаний не было.

Два месяца лагерной жизни пролетели незаметно. В начале сентября мы с Павлом вновь приступили к учебе в техникуме и опять приходило разрываться между техникумом и аэроклубом. Повезло хотя бы в том, что теперь занятия в техникуме были во вторую смену. Нас это вполне устраивало.

Три раза в неделю мы встречали рассвет на аэродроме, продолжи усваивать программу летной подготовки. После отработки полетов по кругу стали выполнять пилотаж в зоне. Теперь на первом плане был воздушная навигация и ориентировка в воздухе.

После многих часов, проведенных в красильных и печатных цеха ивановских отделочных фабрик, особенно приятно было полной грудью вдыхать чистый морозный воздух над аэродромом.

Летом 1937 года я подал заявление с просьбой направить меня в военную летную школу. Помните, я упомянул о призыве ЦК "Молодежь - на самолеты!". Ну вот и пришел мой черед.

А вскоре из Пермской военной школы летчиков прибыла комиссия для отбора курсантов. Больше месяца эта комиссия, возглавляемая старшим лейтенантом Денисовым, проверяла наши теоретические знания и технику пилотирования самолетов "У-2". Потом снова мандатная и медицинская комиссии. Наконец, девяносто шесть счастливчиков, выпускников нашего аэроклуба, выехали из Иванова в Пермь, чтобы стать летчиками-истребителями.

Для прохождения карантина и курса молодого бойца нас разместили в здании Военно-морского училища. Началось изучение уставов, строевая подготовка. Одним словом, скучать было некогда, даже и для писем времени не хватало.

Заместитель командира эскадрильи по строевой подготовке старший лейтенант Савельев гонял нас по плацу до седьмого пота. Мы возмущались: зачем это? Но у Савельева были свои аргументы:

- Военный человек должен иметь гордую осанку, - говорил он. - Особенно летчик.

Вскоре мы снова стали углубленно изучать теорию полета, штурманское дело, материальную часть самолетов и моторов, различные приборы и вооружение, теорию воздушных стрельб и бомбометания.

В двадцатую годовщину Красной Армии и Военно-Морского Флота мы, наконец, приняли присягу. Это было очень торжественно. На центральной площади города собралось много народу. Развернутые знамена. Военные оркестры.

Я до сих пор помню слова присяги: "Клянусь добросовестно изучать военное дело. Всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей советской Родине и советскому правительству..."

Затем мы совершили экскурсию по городу, ознакомились с его достопримечательностями. Пермь имел свои революционные традиции, славился новыми заводами и театром, который произвел на нас впечатление.

Через несколько дней после принятия присяги мы переехали в здание своей авиашколы. Оно находилось рядом с аэродромом близ железнодорожной станции Бахиревка, и это было очень удобно.

В авиашколе нас прежде всего ознакомили с выставкой, на которой были представлены все виды самолетов, находившихся на вооружении воздушных сил СССР за время существования Красной Армии.

Особое впечатление произвели на нас самолеты "ПуИ" (пушечный истребитель), "И-4", "И-7", а также геликоптер - прототип современных вертолетов.

Мне очень хотелось полетать на "И-7" и морском самолете-амфибии "МБр-2".

- А я бы с удовольствием полетал на "ПуИ", - признался мой новый товарищ по учебе Володя Саблин.

- Нет, лучше всего "СБ" (скоростной бомбардировщик), - возразил другой курсант Слава Братолюбов. Между прочим, он потом действительно попал в бомбардировочную часть, которая дислоцировалась в городе Сасово под Рязанью. Но сам этот скоростной бомбардировщик в то время уже становился музейной редкостью. На смену этому и многим другим самолетам приходили новые, которые нам предстояло осваивать.

Вскоре нас распределили по летным группам, звеньям, отрядам, эскадрильям, и я окончательно потерял своего друга Павла Шумилова. У него была своя военная дорога, у меня - своя.

Незаметно прошел период теоретической подготовки, и вот в марте мы начали летать на самолетах "Р-5", которые существенно отличались от знакомых мне самолетов "У-2".

Но "Р-5" был боевым многоцелевым двухместным самолетом-бипланом с мотором водяного охлаждения. Сначала мы осваивали вывозную программу, то есть совершали полеты с инструктором.

Моим инструктором был лейтенант Акуленко, считавшийся одним из лучших летчиков в школе. Он дал мне двенадцать вывозных полетов и лишь затем представил командиру звена старшему лейтенанту Воробьеву.

Тот, видимо, остался доволен моей выучкой и в свою очередь представил командиру отряда капитану Ходырову. Лишь после этого я был допущен к самостоятельным вылетам.

Нужно сказать, что сама техника пилотирования на самолетах "Р-5" была несложной. Но нас замучила, особенно на первых порах, механизация самолета.

Посудите сами. Перед взлетом нужно было выпустить радиатор водяного охлаждения, чтобы не перегреть мотор, Затем уменьшить угол атаки стабилизатора, открыть кран центропланного бензобака и так далее.

А при посадке все нужно было осуществить в обратном порядке. После четвертого разворота убрать в фюзеляж радиатор водяного охлаждения. Увеличить угол атаки стабилизатора... Наконец, прежде чем посадить самолет на три точки, перекрыть кран центропланного бензобака.

Как бы там ни было, но программу подготовки к полетам мы закончили быстро и теперь с нетерпением ожидали своего часа подняться в воздух уже на истребителях, сначала на "И-5", а затем, после его освоения, на "И-15".

Однако следует заметить, что двухместных самолетов "И-5" (для использования с двойным управлением) в природе не существовало. Поэтому был сооружен специальный рулежный самолет "И-5", с которого сняли перкальную обшивку для того, чтобы он не смог взлететь. И вот мы стали отрабатывать новые сложные упражнения. Каждый курсант совершал по двадцать-двадцать пять рулежек, чтобы приобрести необходимые навыки выдерживания самолета по прямой. Такая линия должна была образоваться на разбеге при взлете и на пробеге во время посадки.

Это было в высшей степени важно, иначе могла случиться беда. Ведь "И-5" был очень чувствительной машиной. Стоило летчику резко Дать от себя сектор газа или рано поднять хвост, как самолет тут же разворачивался влево, а на посадке - вправо.

Контрольные рулежки потом очень пригодились мне при боевых вылетах на самолетах "И-16" и "ЛаГГ-3". Но особенно в 1948-1949 годах, уже после войны, когда летчики вверенного мне 907-го истребительного полка летали на самолетах "Ла-9".

Однако вернемся лет на десять назад. Итак, боевой истребитель "И-5". Хорошо помню свой первый боевой вылет на нем. Техник-лейтенант Буряк помог мне запустить мотор. Я все проверил в кабине и, получив разрешение от Акуленко, вырулил на старт.

Небо в тот день было безоблачным. На бирюзовом фоне медленно проплывали на большой высоте редкие перистые облака, и я залюбовался ими.

Но вот прозвучала следующая команда: разрешение на взлет. Теперь уже больше ни о чем я не мог думать.

Плавно, как мне казалось, дал сектор газа вперед и поднял хвост самолета. Но что это?.. Почему вдруг оказался в воздухе?! Ни один из самолетов, на которых я летал раньше, так стремительно не набирал скорость и высоту.

Признаться, я даже растерялся. Видимо, поэтому начал первый разворот значительно позже, чем было приказано. В результате пришлось снижаться. Но лишь к третьему развороту я вошел в нормальный круг над аэродромом и сразу стал производить расчет на посадку.

Сел с недолетом в сто пятьдесят метров от посадочного знака "Т". Тем не менее, инструктор и командир звена остались довольны моим полетом. И я успокоился.

Отработав взлет и посадку в полетах по кругу, мы приступили к более сложным элементам пилотажа. Вначале отшлифовывали мелкие виражи, затем глубокие (с креном 60 градусов). Потом начались перевороты через крыло и боевые развороты, петли и иммельманы, бочки и штопор, скольжение и падение листом.

Но особенно нас восхищали воздушные бои. Как вы, наверное, догадываетесь, это были еще не настоящие, а учебные бои. Их проводили i между собой такие опытные летчики, как старшие лейтенанты Подмогильный, Попельнущенко, капитан Ходыров. Подмогильный только что вернулся из Испании, где участвовал в боях и получил орден Боевого Красного Знамени. Попельнущенко и Ходыров тоже имели боевой опыт. Вы бы только видели, как на самолетах "И-15 бис" и "И-16" они совершали невероятно сложный вертикальный маневр в виде косой петли!..

Мы завидовали своим инструкторам, командирам звеньев, отрядов, эскадрилий и в полетах усиленно старались им подражать.

Между тем наше летное образование продолжалось, и вслед за отработкой пилотажа в зоне наступила очередь групповой слетанности в паре и полеты по маршруту.

Зимой 1938 года нам предоставили месячный отпуск. Разумеется, я провел его в своей деревне. Встреча с родственниками и школьными друзьями... Химико-технологический техникум в Иванове. Аэроклуб. Конечно, я не мог обойти их стороной, и сразу нахлынули воспоминания. Но почему-то все они были приятными, даже то, как мы делили с Павлом Шумиловым одну карточку в столовую...

И снова напряженная учеба в летной школе. Теоретические занятия, изучение самолета "И-15 бис" и мотора М-25. Снова бесконечные упражнения на ободранных рулежных самолетах "И-5". И полеты, полеты, полеты - теперь уже на самолетах "И-15 бис".

Должен заметить, что программу полетов на этом скоростном истребителе мы прошли неожиданно быстро. Причиной тому были события в Монголии, где шли бои с вторгнувшимися на ее территорию японскими захватчиками.

Все мы рвались в район боевых действий и после окончания школы просились на Дальний Восток. Но командир отряда охладил наш пыл. Он сказал, что напряженность назревает на Западе и, очевидно, весь наш выпуск будет продолжать службу в дислоцируемых там военных округах. Так оно и случилось.

22 августа 1939 года нам было присвоено воинское звание младший лейтенант. Одновременно мы получили направление на должность младших военных летчиков-истребителей в западные военные округа, я еще через неделю прибыли в Смоленск.

В тот же день мы выехали в местечко Улла близ Полоцка, где нас принял 15-й истребительный авиаполк.

В БОЕВОМ ПОЛКУ

Много лет прошло с тех пор, но я, как сейчас, помню заместителя командира полка по политчасти старшего батальонного комиссара Лещенко. Удивительная была у него улыбка, и уютно становилось от нее всем, кого судьба сводила с этим волевым и мудрым человеком. Да к тому же еще он играл на баяне. Тихим, но сильным голосом исполнял он под собственный аккомпанемент дорогие нам солдатские песни.

Знали мы и то, что у Лещенко отличная техника пилотирования на самолете "И-16".

Батальонный комиссар понимал наше желание поскорее определиться и принял в этом самое заинтересованное участие.

Меня вместе с другими молодыми летчиками, только что прибывшими в полк, направили в эскадрилью капитана Рожкова. Здесь мы познакомились со старшими лейтенантами Борисом Сафоновым и Григорием Онуфриенко. Их звенья были лучшими в части и это ко многому обязывало.

Потом Борис Сафонов и Григорий Онуфриенко будут участвовать в боях с белофиннами, а в годы Великой Отечественной войны командовать истребительными авиаполками.

Григорий Онуфриенко станет Героем Советского Союза, а Борис Феоктистович Сафонов удостоится этого высокого звания дважды. Одиннадцать месяцев он будет воевать на Крайнем Севере. Совершит двести двадцать боевых вылетом над Баренцевым морем. Проведет тридцать четыре воздушных боя и собьет двадцать пять вражеских самолетов.

Они оба принялись энергично заниматься с нами, чтобы побыстрее ввести в строй боевых летчиков.

Между тем события развивались стремительно. 1 сентября 1939 года Германия напала на соседнюю Польшу. Началась Вторая мировая война.

Нашему полку, расположенному в пятидесяти километрах от границы с Польшей, пришлось срочно принимать меры по повышению боевой готовности.

Прежде всего мы хорошо изучили свой район в радиусе трехсот километров и теперь могли за считанные минуты начертить его схему со всеми характерными линейными и площадными ориентирами. Это дало нам возможность легко разбираться в воздухе по памяти.

С шестнадцатого сентября полк стал обеспечивать с воздуха боевые действия советских наземных войск, перешедших Государственную границу с Польшей, чтобы протянуть руку помощи нашим братьям-славянам в Западной Белоруссии.

Особое задание выполняли молодые летчики. На самолетах "У-2" мы обеспечивали связь командиров наземных войск. В те дни я несколько раз летал с секретными пакетами в Молодечно, район озера Нарочь и Вильно.

Прошло совсем немного времени и нас передали в 33-й и 41-й истребительные авиаполки. Я был зачислен в 33-й полк, который почти сразу перебазировался из Белостока в Пружаны. А это всего лишь в семидесяти километрах от Государственной границы по реке Буг до Бреста.

В новом полку моей стала третья эскадрилья. Командовал ею капитан Васин. Заместителем у него был старший лейтенант Копытин, командирами звеньев лейтенанты Тимошенко, Гудимов, Костин, Вишневецкий, Тарантов, адьютантом - лейтенант Белов.

Эскадрилья летала на самолетах "И-15 бис", а затем на "И-153" ("Чайках"), Среди летчиков было двенадцать человек совсем молодых и среди них я.

Убедившись, что мы хорошо подготовлены, командир эскадрильи сразу задействовал нас в график боевых дежурств. Полк летал в две смены. По четным дням в воздух поднимались третья четвертая эскадрильи, а по нечетными - первая и вторая.

Командовал полком майор Н.И. Акулин. Он был участником группового пилотажа пятеркой на параде в Москве и пролетал над Красной площадью на самолете "И-16".

Его заместитель капитан Мастеров тоже был асом, награжден орле ном Ленина за участие в боях с японскими самураями. Это было совсем недавно в Монголии.

Должен я сказать и о другом заместителе командира полка батальонном комиссаре Кузьмине. Чем-то он напоминал мне Лещенко; и летчик-истребитель был хороший, и воспитатель умелый. Разве что на баяне играть не научился. Однако сейчас нам было не до веселья.

Мы очень много летали на самолетах "Чайка". Быстро освоили полеты по кругу для отработки взлета и посадки. Затем перешли к высшему пилотажу в зоне. А еще через некоторое время уже летали парой звеном, эскадрильей, вели учебные воздушные бои, много стреляли по воздушным и наземным целям.

Я и младший лейтенант Селиверстов были в звене С.М. Гудимова. По характеру это был спокойный человек, однако очень требовательный. Мы дорожили его дружбой и старались не подвести.

Остальные три эскадрильи полка летали на самолетах "И-16", более скоростных, чем наши "Чайки", но и более сложных в технике пилотирования. Тем не менее, я мечтал летать на новых самолетах.

В конце 1940 года моя мечта, наконец, сбылась. Мы тоже получили самолеты "И-16" и быстро на них переучились. А в апреле 1941 года я был зачислен на курсы командиров звеньев с полетами на самолетах "И-16".

Моим инструктором был лейтенант Борис Терновой. Забегая вперед скажу, что это был мужественный офицер, сбил в воздушных боях двадцать шесть самолетов. В 1944 году удостоен звания Героя Советского Союза. Войну закончил командиром истребительного авиаполка в звании подполковника. В последние годы жизни командовал дивизией в Днепропетровске. Но, к сожалению, тяжело заболел и умер в 1950 году.

На курсах лейтенант Терновой учил нас водить звено, драться в воздушных боях, проверять технику пилотирования у летчиков на самолета "УТИ-4", которые представляли из себя так хорошо знакомый нам самолет "И-16", только он был двухместным и с двойным управлением.

Оставались считанные дни до нашего боевого крещения.

НАЧАЛО ВОИНЫ

Пружаны - маленький чистый городок с населением всего в несколько тысяч человек. Нам он очень понравился. Здесь было много зелени, большой парк в барской усадьбе. Через весь городок протекала серебристо-синяя речушка с непривычным названием Муха. Если плыть по ее течению на запад, то, примерно, через двадцать километров встретится знаменитая Беловежская пуща.

Природа этого сказочного уголка белорусской земли напомнила мне родные места, и я невольно вздыхал, думая о Елизавете. Удивительно, как это я столько времени ничего о ней не писал.

Между тем она часто приезжала ко мне еще в Пермь, и с каждым свиданием нас все больше тянуло друг к другу. А летом сорокового я женился.

Однако мы пробыли вместе совсем недолго. Спустя полгода я вынужден был отправить молодую жену к ее родителям. Что поделать - не повезло. Только что вышел приказ наркома обороны маршала Тимошенко, обязывающий всех командиров, прослуживших в Красной Армии меньше пяти лет, перейти на казарменное положение. К счастью наша любовь с Елизаветой выдержала и это неожиданное испытание.

А третьего мая тысяча девятьсот сорок первого года у нас родился сын Станислав. Представляете, как обрадовала меня эта весть!.. Я думал о нем и Елизавете, Представлял, как мы будем счастливо жить вместе, и что это время скоро придет. А сын мой тоже станет летчиком. И еще У нас обязательно будут дети. И что счастье - вот оно, рядом, стучится в двери.

Между тем в двери стучалась ВОЙНА...

Летом того же года мы должны были получить новые самолеты "МИГ-3". Один такой самолет уже прибыл в часть для его детального изучения.

Рядом стоял штурмовик "Ил-2". Он был приписан к нашим соседям -штурмовому авиаполку, до этого времени вооруженного самолетами "И-15 бис". Правда, и всего-то у них было пятнадцать самолетов.

Мы тоже мало чем могли похвастаться. На весь истребительный авиаполк тридцать шесть самолетов устаревшей модели тысяча девятьсот тридцать пятого года выпуска,

Дивизия наша была смешанной. В Пинске стоял полк бомбардировщиков на самолетах "СБ". В Бресте - штурмовики. В Кобрине 123-й истребительный авиаполк майора Б. Н. Сурина. В этих полках тоже осваивали новые самолеты: бомбардировщики - "Пе-2", истребители - "Як-1".

Двадцать первого июня наш полк находился в лагерных палатках на окраине аэродрома. Утром была учебная тревога. Отрабатывали рассредоточение самолетов и вылет дежурного звена на перехват "вражеского" разведчика.

Должен сказать, что за полтора года нашего пребывания в Пружанах дежурные звенья в самом деле неоднократно вылетали на перехват немецких самолетов-разведчиков. Они все чаще появлялись над нашей территорией, нарушая Государственную границу и договор о ненападении.

Один самолет мы сбили, два посадили на свой аэродром. Но в большинстве случаев старания наших летчиков были безрезультатными, так как с осени 1940 года стрелять по нарушителям было запрещено.

Однако вернемся к 21 июня. День мы провели спокойно. Вечером смотрели новый художественный фильм "Богдан Хмельницкий".

Дежурным по аэродрому заступил летчик нашей эскадрильи младший лейтенант Иван Субботин. В час ночи ему позвонили от имени заместителя командира дивизии полковника Бондаренко и приказали выложить на аэродроме огни ночного старта.

Иван засветил тридцать фонарей "Летучая мышь" и поехал налетное поле. Но не успел он закончить разбивку старта, как его обстрелял с воздуха двухмоторный "Мессершмидт-110". Это случилось около двух часов ночи 22 июня.

Младший лейтенант Субботин тут же погасил фонари и собрал старт. Что это, думал он, провокация или начало войны, которая давно уже висела в воздухе?

Рассуждать было некогда. Субботин попытался соединиться по телефону со штабом полка, но связь отсутствовала. Тогда он принял решение объявить гарнизону боевую тревогу.

Оглушительный вой сирены поднял нас с постелей. Все в лагере пришло в движение. Экипажи, согласно инструкции, стали рассредоточивать свои самолеты. Однако первая эскадрилья уже поднялась в небо и ушла на прикрытие Бреста. Через полчаса менять ее в воздухе отправилась вторая. А затем и третья эскадрильи.

Я был ведомым в звене Тернового и весь полет внимательно следил за тем, чтобы не потерять своего ведущего в утренней дымке тумана. В мою задачу входило охранять хвост его самолета, и я с этим справился.

В то же время я видел над Брестом три группы немецких бомбардировщиков "Хе-111". В каждой из них было по двадцать семь самолетов. Прикрытые истребителями "Ме-109" они господствовали в небе. Уже была охвачена огнем Брестская крепость. Полыхали ангары, где совсем недавно расположилась танковая дивизия. Весь город заволокло клубами дыма.

Нашу группу вел старший лейтенант Рыбалко. Он сумел прорваться к немецким бомбардировщикам, атаковал одну группу, затем другую. Но бомбардировщики сохранили строй, и я не мог видеть были ли среди них сбитые самолеты.

В пять часов утра в районе нашего аэродрома вновь появился немецкий самолет-разведчик. На перехват его вылетело звено лейтенанта Мочалова из четвертой эскадрильи. Уйти разведчику не удалось, со второй атаки его сбили.

Только все наши самолеты вернулись на аэродром и зарулили на свои стоянки для заправки горючим и боеприпасами, как на горизонте показались двадцать семь бомбардировщиков "Хе-111" под прикрытием четырех истребителей "Ме-109".

Навстречу им поднялась дежурная пара из нашей эскадрильи в составе Тимошенко и Гудимова. Тимошенко вступил в бой с истребителями, а Степан Митрофанович Гудимов, сделав боевой разворот атаковал бомбардировщиков и огнем из всех точек с короткой дистанции поджег замыкающий строй "Хе-111". После этого он резко ушел вправо вниз и с крутого кабрирования таранил ведущий самолет из группы "Хейнкелей". Строй их тут же стал распадаться, а сброшенные бомбы в цель не попали.

Подвиг С.М. Гудимова остался у меня в памяти на всю жизнь. Вскоре его повторил лейтенант П. С. Рябцев из 123 авиаполка.

Еще не успели мы засыпать воронки от взрывов бомб налетном поле или обозначить их ветками, как на бреющем полете над аэродромом нависла большая группа самолетов-истребителей "Ме-109". Огнем своих пушек и пулеметов они сожгли на земле все наши самолеты, в том числе двадцать восемь истребителей "И-16" и восемь "Чаек". Это было тяжелым ударом.

По приказу командира дивизии полковника Белова весь личный состав нашего авиаполка убыл в Пинск, где сосредотачивалась дивизия. Кстати, она тоже полностью лишилась самолетов, и в ночь на двадцать четвертое июня мы эшелонами выехали в Москву.

Днем раньше со станции Оранчицы были эвакуированы все семьи военнослужащих.

В Пинске мы узнали, что если наш 33-й полк сбил всего три немецких самолета, то 123 полку повезло больше. У него на счету было двадцать семь сбитых самолетов. Отличился командир полка Б. Н. Сурин. В течение дня он провел четыре воздушных боя и сбил три самолета, но погиб в неравном бою. Также нам стало известно о том, как мужественно сражалась наша Пружанская 22-я танковая дивизия. Особенно ожесточенные бои у нее были в ночь на двадцать третье июня под Кобриным.

В тот же день, получив подкрепление в составе двух дивизий из Волковыска, наша четвертая армия под командованием генерала Коробкова приступила к тяжелым оборонительным боям на рубеже Корбин-Пружаны-Ружаны.

Между тем мы благополучно добрались до Москвы. Я сразу дал телеграмму жене. Очень хотелось увидеться хотя бы на несколько часов. Однако в Москве мы пробыли совсем недолго и двадцать восьмого июня уже были в Сейме под Горьким в запасном полку.

Сейчас удивляюсь, как это удалось тогда, но в Сейме мы все-таки встретились с Елизаветой. Она приехала с сыном, и это было для меня большим подарком, хотя мы и виделись урывками.

Наш полк сильно изменился. Теперь из него были созданы три полка военного времени. Одному из них оставили номер нашего прежнего полка - 33. Я обрадовался, узнав, что остаюсь в своем полку.

Командиром моей эскадрильи стал старший лейтенант Копытин, принявший ее у Васина, который пошел на повышение. Заместителем командира остался Тимошенко. Командирами звеньев стали К. Вишневецкий, С. Костин и Тарантов. Адъютантом эскадрильи - Н. Белов, комиссаром - капитан Халявин.

Летчиками в эскадрилье остались Михайлов, Курлов, Субботин, Селиверстов, Перескоков и я. Капитан Панков, бывший командир второй эскадрильи, стал заместителем командира нашего полка.

Из первой эскадрильи был сформирован 129-й авиаполк, который принял майор Беркаль. Впоследствии этот полк стал Пятым гвардейским.

Все мы получили новые самолеты "ЛаГГ-3". Они казались нам очень большими по сравнению с "И-16". Тут же приступили к полетам, сперва по кругу для отработки взлета и посадки, потом в зону для отработки простого пилотажа. А в ночь на двадцать девятое уже вылетели на новых самолетах в Люберцы под Москву.

Я едва успел забежать на квартиру, где остановилась жена с сыном, и попрощаться с ними.

В Люберцах встретили будущие механики наших самолетов и сразу принялись за дело. Тридцатого июня мы перелетели в Тушино, где нас прикомандировали к ПВО Москвы. Здесь пробыли около месяца. За это время хорошо изучили "ЛаГГ-3", вылетали на перехват фашистских разведчиков, а двадцать второго июля, я хорошо запомнил этот день, участвовали в отражении первого налета бомбардировщиков на Москву.

Преследуя немецкий "Фокке-Вульф Кондор" погиб командир нашей эскадрильи старший лейтенант Копытин. Эскадрилью принял старший лейтенант Тимошенко.