КУРС НА СЕВЕРО-ЗАПАД

Метельная и мрачная зима 1942 года была в разгаре, когда наш 33-й истребительный авиаполк перелетел на Северо-Западный фронт

В феврале морозы стали еще круче, а снега глубже. Наш полевой аэродром разместился возле железнодорожной станции Любница на перегоне Старая Русса-Бологое.

Бездонные лохматые снега сделали свое дело, и на "ЛаГГах" колеса были заменены на лыжи. К сожалению, они держались непрочно, в самый неподходящий момент соскакивали с замков, и тогда выпущенные на стойках шасси лыжи значительно снижали скорость самолета.

Линия фронта проходила в восьми километрах от нашего аэродрома, где в районе Демянска была окружена 16-я немецкая армия. В нашу задачу входило уничтожение транспортных самолетов противника, подвозивших боеприпасы, медикаменты, продукты питания и подкрепление своим окруженным войскам.

Немцы владели двумя аэродромами Демянск и Хани, которые мы целый месяц летали штурмовать. Под наш огонь то и дело попадали транспортные самолеты немцев и средства зенитной обороны.

Еще раз напомню, что зима была снежной. Летать приходилось при плохой видимости и очень низкой облачности.

Тем не менее, за эти тридцать дней полк сжег на земле двадцать семь транспортных самолетов "Ю-52" и подавил огонь девяти зенитно-артиллерийских батарей. Здесь особо отличились командир эскадрильи старший политрук Григорий Мандур и его заместитель старший лейтенант Костин, лейтенанты Ганкевич и Перескоков, заместитель командира полка майор Панков.

Вероятно, вы уже запомнили эти фамилии. Я часто их повторяю, потому что эти летчики не однажды летали вместе со мной на боевые задания.

Но были среди нас и молодые офицеры: Виктор Становов, Николай Денчик, Василий Синяков, Александр Шкуренко, чье летное мастерство росло от вылета к вылету, и теперь мы могли на них полностью положиться А это очень важно в экстремальной обстановке.

С наступлением весны полк перелетел на аэродром Лычково, расположенный ближе к Рамушевскому коридору, через который окруженная группировка немцев сообщалась с остальными войсками.

Мы в воздухе перехватывали транспортные самолеты и бомбардировщики противника, но бои были жаркими, и полк уже недосчитывал многих летчиков.

Погиб Григорий Мандур. Его самолет был сбит над аэропортом Демянск. Старшего лейтенанта Костина сбили над аэродромом Хани. Там же мы потеряли Перескокова, Синякова, Шкуренко.

Яша Перескоков... Помните, как однажды при посадке в самолет на боевой вылету него раскрылся парашют... Яша, Яша... Не могу поверить, что тебя больше нет.

Погиб и майор Панков, совершивший после штурмовки вынужденную посадку на озеро близ города Бологое.

Эти потери были для нас особенно ощутимыми. Мы потеряли проверенных в боях друзей, которые для всего полка были примером мужества и отваги.

В Лычково мы записали на свой счет еще девять сбитых транспортных самолетов противника, а в конце марта перелетели на аэродром в Хотилово, потому что в это время наш полк был передан в только что сформированную 106-ю истребительную дивизию ПВО.

Кроме нас, в дивизию вошли 630-й авиаполк (впоследствии он стал 147 гвардейским), сформированный из инструкторов Борисоглебской школы летчиков и летающий на самолетах "И-16", а также 253-й истребительный авиаполк (позднее 145-й гвардейский). Этот полк базировался на аэродроме близ станции Андреаполь по железной дороге между Осташковом и Великими Луками.

Возглавлял дивизию генерал Александр Иванович Гусев, участник боев с фашистской авиацией в Испании. Он был в высшей степени интеллигентным человеком и под его началом приятно было служить.

В задачу дивизии входило прикрытие наших войск во время их передвижения и сосредоточения во фронтовом тылу, а также борьба с немецкими самолетами-разведчиками.

Для того, чтобы решить эту задачу была организована сеть воздушных постов наблюдения, оповещения, связи (ВНОС). Посты снабдили радиостанциями для наведения своих истребителей на противника.

В конце марта - начале апреля 1942 года с небольшого аэродрома в Малой Вишере мы принимали участие в обеспечении работы нашей транспортной авиации, производившей выброску продовольствия, боеприпасов и снаряжения нашим войскам, попавшим в окружение.

Однажды на исходе ночи мы вылетели в район Чудово-Любань. Здесь проходила трасса наших транспортных самолетов, которые на рассвете пытались перехватить немецкие истребители.

В заданном районе мы стали патрулировать, надеясь обнаружить на фоне светлеющего неба самолеты противника. Они появились минут через пятнадцать-двадцать. Два "Мессершмидта", сразу бросившиеся в атаку.

Я летел в паре с Виктором Станововым. Завязался короткий воздушный бой. Фашистские истребители не выдержали нашего натискай поспешно ушли на запад, растворившись в еще сумрачном небе.

Неприятность случилась с Василием Щеголевым. Он чуть зазевался на своем "И-16" и был подбит "мессером". Пришлось прыгать с парашютом. Причем он сделал слишком затяжной прыжок и раскрытие парашюта произошло лишь в момент приземления. К счастью, на его пути выросла ель. Щеголев обломал густые ветви и заработал перелом ног в трех местах. Но главное, что остался жив.

Потом я спросил у него:

- Почему так затянул с прыжком?

- Чтобы "мессер" не расстрелял висящим на парашюте, - при знался он.

Я подумал, что это веская причина. Вот только ноги жалко. Срослись они у него не очень удачно. Тем не менее, он вернулся на фронт и До конца войны был штурманом в соседнем истребительном полку.

Вспоминаю, что было потом. С Андреапольского аэродрома мы прикрывали конницу генерала Белова, совершавшую боевые рейды по тылам врага северо-западнее Вязьмы.

И другое очень важное задание было у нас. Прикрывали железнодорожные станции Бологое, Фирово, Осташкове, Торопец и другие. Часто встречались с немецкими разведчиками и бомбардировщиками, вели с ними тяжелые бои. Многие запомнились.

Так, 2 мая я вылетел из Хотилова на самолете "ЛаГГ-3". Вскоре на высоте семи тысяч метров обнаружил немецкий самолет-разведчик. "Ю-88" тоже заметил меня и стал набирать высоту, однако я не отставал. На высоте около девяти тысяч метров мы, наконец, сблизились. Экипаж разведчика тут же перешел на снижение с большой скоростью и стал доворачивать вправо к линии фронта.

В районе Осташкове я наконец атаковал "юнкерс". От моей очереди у него загорелся мотор. Однако при выходе из атаки и я получил две пробоины в расширительном бачке водосистемы охлаждения мотора. Это было серьезное повреждение и, выключив мотор, я вынужден был спланировать на аэродром в Андреаполе к нашим соседям из 630 авиаполка.

Там меня стал опекать командир эскадрильи Виктор Комаров, с которым судьба затем много раз сводила нас при самых неожиданных обстоятельствах. Но об этом я еще расскажу. А сейчас, при содействии Комарова, мне быстро запаяли бачок, и через несколько часов я уже был на своем аэродроме.

Спустя несколько дней, мы с Виктором Станововым вылетели в Андреаполь на помощь 630-му полку, и вместе с нами вела бой эскадрилья Комарова.

Запомнилось и патрулирование в районе Торопец-Пено. Едва мы сврнули в сторону от Андреаполя, как, оглянувшись назад, я увидел быстро приближающиеся к нам темные точки. Сомнения быть не могло: это немецкие бомбардировщики.

Я тут же передал Становому, что вижу три "Юнкерса" и, развернувшись полетел им наперерез. Судя по всему, "Ю-88" направлялись к аэродрому в Андреаполе.

Раздумывать было некогда. Мы со Станововым бросились в бой и атаковали противника в лоб на встречных курсах. Я - ведущего, он - левого ведомого.

Моя атака оказалась удачной. "Юнкере" окутался клубами дыма и вспыхнул над аэродромом на глазах у всего полка. Пролетев еще немного, он стал быстро снижаться и сел на фюзеляж горящим факелом.

Когда я приземлился, комиссар 630-го полка Сергей Федотович Пономарев предложил мне слетать с ним на самолете "У-2" к месту падения "Юнкерса".

Я принял его предложение и стал свидетелем разыгравшейся драмы. Оказывается, летчик и штурман с немецкого бомбардировщика пристрелили двоих тяжело раненных членов своего экипажа, а сами пытались скрыться. Но это им не удалось. Фашистские летчики были окружены солдатами поста ВНОС и взяты в плен, после чего их доставили в штаб полка.

Мы же, воспользовавшись случаем, стали осматривать горящий самолет. Весь он был изрешечен нашими снарядами и пулями. Однако, как выяснилось, почти все они пробили второстепенные части самолета. Решающей была моя очередь из пулемета по правому мотору.

Так я еще раз убедился, что огонь надо вести не просто по самолету, а по его жизненно-важным частям: моторам, кабинам экипажа, бензобакам. Причем стараться вести прицельный огонь с короткой дистанции, чтобы зря не расходовать боеприпасы.

Каждый день бои и бои. Мы настолько привыкли к ним, что уже ничему не удивлялись. Между тем обстановка складывалась по-разному и часто оказывалась непредсказуемой.

Однажды я вылетел в паре с лейтенантом Лопаткиным на перехват самолета-разведчика.

- Высота две тысячи метров, курс двести двадцать. Время десять ми

нут! - передали открытым текстом по радио с командного пункта полка.

- Ясно! - ответил я.

Но тут же поступило другое сообщение с поста ВНОС в Фирово:

- Идите на Осташкове. Как поняли? Прием.

Начальником поста ВНОС был наш односельчанин Иван Михайлович Архипов. Я узнал его голос и собрался ответить. Но тут вмешалась более мощная радиостанция с КП дивизии:

- "Кама-2", ваш курс сорок пять градусов, высота две тысячи метров!

- Ясно! - ответил я, понимая, что должен выполнить последнюю команду, поступившую с КП дивизии.

Мы находились в воздухе сорок пять минут, так и не обнаружив разведчика, когда поступил новый приказ:

- "Кама-2", вам посадка. Как понял?.. Прием. Я - "Кама".

- "Кама", идем на посадку!

Вскоре я уже выпустил шасси и посадочные щитки. Лопаткин повторил мои действия. Мы сели и зарулили в свои канониры. Я развернул самолет на сто восемьдесят градусов и выключил мотор.

- Командир, смотрите, вот он - противни - вдруг закричал Лопаткин. - Летит прямо над нами. Смотрите!

Действительно, мы так долго его искали, а немецкий разведчик, словно издеваясь, летел над нами.

Мгновенно запускаю мотор и с места взлетаю. Затем убираю шасси, а сам смотрю вперед, чтобы не потерять из виду цель. Понимаю, как быстро происходит сближение, но время словно застыло.

Однако теперь я могу уже различить немецкий самолет. Он двухкилевой, двухмоторный. Выкрашен в белый цвет. С характерным крылом "До-217".

Докладываю на КП дивизии:

- "Кама", я - "Кама-2". Цель вижу. Высота две тысячи метров. Курс шестьдесят градусов. Атакую!..

Первую атаку провожу справа снизу сзади под ракурсом в две четверти. Огонь открываю с малой дистанции. Тут же фашистские стрелки открывают огонь из пулеметов трассирующими пулями зеленого цвета по моему самолету. Я выхожу из атаки отворотом вправо со скольжением. И. в тот же миг, начинаю вторую атаку справа сверху сзади. "Дорнье" Резко переходит на снижение, поворачивает вправо, выпускает шасси и щитки и с ходу садится в поле. Разумеется, я доволен, что заданы выполнено, но размышлять над этим некогда. Беру курс на аэродп0м и тоже моментально совершаю посадку, потому что бензобаки моего самолета совершенно пустые.

У трапа встречает командир полка Николай Иванович Акулин.

- Садись, Яхнов, в машину, - говорит он. - Поедем к месту посадки "Дорнье".

Издали "До-217" казался целым и невредимым. Однако вблизи выясняется, что у него тридцать пробоин в бензобаках, и все горючее вытекло. Экипаж из четырех человек сдался в плен.

С сентября 1942 года этот самолет, сбитый мною, демонстрировался в Москве в ЦПКО имени Горького, как образец трофейного вооружения и боевой техники.

Примерно в то же время генерал А.И. Гусев организовал курсы по обучению ночным полетам на новом типе самолетов "Як-1". Нам дали по нескольку провозных полетов, после чего мы приступили к самостоятельным полетам на "Як-1".

В это время к нашему аэродрому стал приближаться "Фокке-Вульф-189". За двойной фюзеляж к нему приклеилось название "Рама".

Командир полка Акулин тут же приказал мне взлететь на перехват, Я немедленно приступил к выполнению боевой задачи. Однако "Рама" боя не приняла и скрылась за облаками.

Должен сказать, что мой первый боевой вылет на новом типе самолетов стал и моим первым самостоятельным полетом на боевом самолете ночью. "Як-1" имел много общего с "ЛаГГ-3", но был гораздо легче в управлении, маневреннее и скороподьемней. Затем мы еще неделю тренировались в ночных полетах. А напоследок командир дивизии А. И. Гусев вручил группе летчиков боевые награды.

Ордена Боевого Красного Знамени, кроме меня, получили подполковник Акулин, лейтенанты Ганкевич, Денчик, Становов, командир эскадрильи П. И. Ярошенко. Комиссар полка М. Н. Кузьмин был награжден орденом Красной Звезды. Большая группа технического состава также была награждена орденами и медалями. Они это заслужили, и наша радость была общей. А сто граммов фронтовых оказались как нельзя кстати.

Между тем в полку начались перемены. Ушел на повышение командир нашей эскадрильи П. И. Ярошенко, сперва заместителем к Акулину, а через пару месяцев он уже был штурманом дивизии. Пройдет еще немного времени, и Ярошенко станет штурманом корпуса в резерве Главного командования у генерала Благовещенского.

Я, как заместитель, принял эскадрилью у Ярошенко. На формирование новых частей убыли Становов, Ганкевич, Денчик. Жалко было с ними расставаться, и я загрустил.

В это время позвонил начальник штаба полка капитан И. Ф. Присяжнюк:

- Яхнов, тут тебя ждет сюрприз!

Естественно, я не заставил его повторять это дважды. Взял с собой адьютанта и скорей на КП полка. Между прочим, на должность адъютанта только что был назначен лейтенант А. И. Цвилев. Он мне сразу понравился. Быстро вошел в ритм нашей жизни, да и штабная работа давалась ему легко.

На командном пункте рядом с командиром полка и начальником штаба стоял М. Н. Кузьмин.

- Забирай своих орлов, - сказал комиссар. - Я с ними уже побеседовал. Хорошие ребята, так и рвутся в бой. Ну а что делать с ними дальше, ты знаешь лучше меня.

Я начал с личного знакомства. Это были старшие сержанты В. У. Назаров, Ю. С. Смотров, В. М. Наталин, С. И. Колесников, В. X. Максимов, И. В. Хрусталев, С. П. Баклашко, И. Ф. Бобриков.

- На каких самолетах летали? - спросил я.

Самым разговорчивым оказался Назаров.

- В школе на "УТИ-4", - сказал он. - Самостоятельный налет семь часов. Потом в Мигалово у майора Карих в дивизионном центре по вводу в строй.

- И все?

- Почему все? - возразил он. - На "ЛаГГ-3" тоже летали. По десять часов.

- Ну прямо ас! - невольно улыбнулся я.

Назаров засмеялся:

- А нам сказали, что вы в свою эскадрилью только асов и принимает

- Так что же выходит - вы все асы? - еще шире улыбнулся я.

- Ну асы не асы, - признался кто-то из молодых летчиков. - Но налет часов как у Назарова имеем.

- Это хорошо, - одобрил я и стал просматривать летные книжки своих новых подчиненных. Все они торопились в небо, но я понимал, как еще невелик их опыт управления самолетом. С ними надо было напряженно работать чтобы они могли хорошо воевать, а не стали летающими мишенями.

Кстати, заместителем у меня стал старший лейтенант П. А. Цветков, только что прибывший из госпиталя после ранения. Это был опытный летчик с хорошим послужным списком, и мы вместе принялись тренировать молодых пилотов.

Прошло некоторое время. Командир дивизии разрешил нам отправиться на свободную "охоту" в район станций Любница-Демянск. Мы полетели четверкой: я с Максимовым, Цветков с Натаянным. При подходе к линии фронта я обнаружил под нами бомбардировщик "До-17" и сообщил об этом Цветкову:

- "Кама-12", ниже нас слева - бомбардировщик. Видишь его? Я"Кама-11".

- Я - "Кама-12". Вижу. Атакую! - ответил старший лейтенант и вместе с Наталиным перешел в атаку.

Наталии держался молодцом, ведь это был его первый боевой вылет. Однако он точно выполнял указания ведущего, и пара Цветкова с первой атаки зажгла "Дорнье". Немецкий самолет упал вблизи линии фронта.

Осмотревшись, я увидел четыре приближающиеся к нам "Ме-109" и пошел на них парой с Максимовым в лобовую атаку.

- "Кама-12", набирайте высоту со стороны солнца до пяти тысяч метров, - приказываю я Цветкову.

Но четверка "мессеров" тоже развернулась парами в разные стороны с набором высоты и не приняла нашу лобовую атаку. Тогда и я предпринял боевой разворот. Мы сразу оказались метров на сто выше "мессеров" и атаковали их ближайшую пару. Огонь открыли с дистанции 50-70 метров.

"Мессершмидт-109" вспыхнул и заштопорил, оставляя за собой полосу черного дыма.

Пара Цветкова была в этот момент выше нас.

- "Кама-12", - приказал я немедленно. - Атакуйте вторую пару немцев!

Их атака тоже была успешной. Цветков поджег ведомого второй пары "мессеров". Но радоваться победе было еще рано. Выходя из атаки я увидел, что на нас с Максимовым пикируют еще две пары "мессеров", а вслед за Цветковым и Наталиным устремилась четверка фашистских истребителей из подошедшей с аэродрома Хани восьмерки самолетов противника.

Бой завязался упорный. Немцы были озлоблены потерей трех своих самолетов, а мы воодушевлены своими успехами. Да к тому же, как , оказалось, за нашими действиями с земли наблюдал командующий фронтом. Он поздравил нас с победой по радио, и тогда нам это показалось лучшей наградой. Ну а летчики полка убедились в том, что наши "яки" превосходят "мессеров" по всем показателям, и это тоже было приятно сознавать.

После этого боя мне было присвоено воинское звание "капитан".

Только я стал привыкать к Цветкову, как его назначили командиром третьей эскадрильи. Он сформировал ее из вновь прибывших молодых летчиков. Заместителем у него стал Николай Сергеевич Греков. А в мою эскадрилью был назначен заместителем капитан Белов Николай Ефимович. Довольно долго он провалялся в госпиталях, затем был на штабной работе и все время мечтал о настоящем деле. Сейчас был доволен, потому что наша эскадрилья считалась одной из лучших в полку и всегда выполняла ответственные задания. Нужно сказать, что к этому времени мы уже имели большой опыт в борьбе с фашистской авиацией. Однако система ВНОС еще отставала от поставленных перед нею требований. Данные о полетах противника задерживались, и мы нередко опаздывали с вылетами на перехват неприятельских самолетов.

Прикрывать же весь наш обширный район действий в воздухе непрерывным патрулированием мы не могли, так как для этого не хватало ни людских резервов, ни техники. Пришлось прибегнуть к хитрости и соорудить на КП выносное управление самолетами.

У наших соседей, в 630-м полку, на аэродроме Андреаполь была своя любопытная "система". Служил в этом полку летчик Афанасьев, который частенько допускал поломки самолета при посадке. За это он отстранялся от полетов на десять-пятнадцать суток и дежурил на старте, выкладывая на летном поле посадочные знаки навстречу ветру при подходе наших самолетов.

Но были у Афанасьева и свои преимущества. Он обладал феноменальным зрением и слухом. Это помогало ему безошибочно распознавать летящие самолеты с очень большого расстояния и всегда успевать в укрытие на окраине аэродрома.

Он бежал по взлетной полосе с возгласом "Летять!", и летчики тут же садились в кабины, запускали моторы и успевали выйти навстречу немецким бомбардировщикам.

Впоследствии Владимир Ильич Афанасьев хорошо летал, мужественно сражался, был отмечен правительственными наградами, а в 1944 году удостоен звания Героя Советского Союза.

Но вернемся на два года назад. К тому времени многие наши летчики, и в том числе я, приспособились к обстановке. Теперь мы уже твердо знали, где и как надо искать противника. Особенно хорошо это получалось у таких офицеров, как майоры Остапов и Петров, капитаны Гаркуша и Клименко, лейтенанты Тимофеев и Бирюк в 253-м авиаполку подполковника Терешкина. А в 630-м полку, которым командовал подполковник Новицкий Петр Николаевич, искусством ведения боя лучше других владели мой друг капитан Комаров и старшие лейтенанты Шапочка, Петров, Гуров.

Вероятно, следует вспомнить, что в середине 1942 года на помощь нашей дивизии прилетело несколько полков из московской зоны ПВО.

Они расположились в Старой Торопе, Андреаполе, Торопце, Дулове, Медведкове.

Я в это время перелетел со своей эскадрильей на аэродром Луги, где стоял полк Терешкина, входящий в нашу дивизию. Летали мы тогда на самолетах "Як-1".

Поставленная перед нами задача была предельно ясна: обеспечить боевые вылеты нашей авиации дальнего действия. Однако выполнить это было непросто.

На аэродром Луги с 14 до 16 часов обычно садилось от тридцати до пятидесяти самолетов "Ил-4". После технического осмотра они дозаправлялись горюче-смазочными материалами. Затем им подвешивали бомбы и устраняли все технические неполадки.

Перед сумерками, нагруженные до предела, самолеты взлетали и, набрав высоту, устремлялись по своим маршрутам бомбить Берлин, Кельн, Данциг, Кенигсберг. Возвращались они на рассвете, но уже не к нам, а на свои базовые аэродромы восточнее Москвы.

В эти часы мы непрерывно патрулировали в воздухе звеньями и дежурили эскадрильями на земле, чтобы не пропустить в свой район не только немецких бомбардировщиков, но и самолеты-разведчики.

Свои функции мы добросовестно выполняли. Авиация дальнего действия потерь не имела.

Мы хорошо запомнили фамилию одного из командиров эскадрильи дальних бомбардировщиков: капитан Молодчий. 9 мая 1945 года он встретит дважды Героем Советского Союза...

Теперь еще об одном знаменательном событии. Осенью в армию стали призываться женщины. У меня в эскадрильи они тоже появились и. нужно признаться, что весьма кстати. Дело им, конечно, нашлось. Женщины были мастерами по вооружению, мастерами по кислородным приборам, укладчицами парашютов, дежурными телефонистками на КП, представительницами медицинского персонала.

Между прочим, с тех пор в армии расцвела самодеятельность. В редкие часы затишья между боевыми вылетами мы восхищались их танцами, заслушивались песнями. Ну и что, если среди них не было Руслановых?.. Все равно мы острее чувствовали свою оторванность от дома и понимали, что дорога к родным близким ведет лишь через войну. Это чувство было настолько всеобъемлющим и сильным, что мы рвались в бой.

Правда, тут были и свои сложности. Например, старший сержант Назаров зачастил к укладчицам парашютов. В конце концов я вынужден был сделать ему замечание.

- Понял, командир! - отчеканил Назаров.

Хорош, черт возьми, этот старший сержант. И выправкой, и своим властным, немного загадочным выражением лица. Может быть, это привлекало к нему женщин?

Свое слово Назаров сдержал, и укладчицы парашюта больше его не видели. Но вот в сердце Вали, Валечки, Валюши - нашей полковой официантки поселилась тревога, Ах, Назаров, Назаров!..

Поговорить я с ним в тот раз не успел. Назаров был на боевом дежурстве.

СУРОВЫЕ БУДНИ ВОЙНЫ

Конец 1942 года запомнился тем, что многие войска с Волховского, Северо-Западного и Калининского фронтов были переброшены под Сталинград. В связи с этим, немецкая авиация резко усилила свою активность. Над железнодорожными станциями Бологое, Осташкове, Фирово и другими то и дело вспыхивали воздушные бои.

Нам приходилось буквально висеть над снующими взад и вперед эшелонами, особенно когда переправлялись танки. Ответственность за их сохранность была очень высокой.

На помощь нам были направлены еще девять полков истребительной авиации из московской зоны ПВО.

Вся тяжесть этой работы в нашем полку легла на мою эскадрилью. Понять это нетрудно, так как во второй эскадрильи осталось всего четыре самолета "ЛаГГ-3" с 37-мм пушками. Командир эскадрильи старший лейтенант Суриков готовил на них своих летчиков к боевой службе ночью.

Что касается третьей эскадрильи, то она была недавно сформирована. Командир эскадрильи старший лейтенант Н. С. Греков, заменивший на этом посту убывшего на повышение Цветкова, вводил в строй только что прибывшее к нам пополнение.

Оглядываясь назад, могу с удовлетворением отметить, что наша эскадрилья со своей задачей справилась, да к тому же еще сбила семь немецких бомбардировщиков.

Теперь об одном эпизоде я хочу рассказать подробней. Не знаю, известен ли такой случай в истории авиации. Одним словом, дело было так.

Поздней осенью мы с Беловым полетели звеном из Хотилова в сторону Осташкове, Ведомым у меня был молодой летчик Иван Хрусталев, а у Белова - Максимов. Хрусталев летел справа от меня, а пап Белова - слева.

Хрусталев все время держал очень большую дистанцию. Я неоднократно передавал по радио, чтобы он подошел ближе, однако расстояние между нами не сокращалось.

Между тем при подлете к станции Фирово я заметил восемнадцать бомбардировщиков "Ю-88", следовавших под прикрытием четырех "Мессершмидтов-109". Увидел их и Хрусталев. Он сразу же перестроился и вклинился между мною и Беловым, почти касаясь крылом моего самолета. Это было тактической ошибкой. На мой приказ изменить положение, Хрусталев не реагировал. Скорей всего у него испортилась рация.

Исходя из боевой обстановки, я распорядился набрать высоту. Вскоре мы уже были значительно выше немецких бомбардировщиков. Тогда с правого разворота я перевел свою группу в пикирование на строй "юнкерсов" и открыл огонь по ведущему первой девятки. Белов тоже открыл огонь, но по ведущему второй девятки. Нам повезло, потому что мы подожгли их моторы.

Строй бомбардировщиков рассыпался, и "юнкерсы" стали уходить разворотом влево в сторону своей окруженной группировки в Демянске.

Проскочив под бомбардировщиками, мы повторили атаку снизу по подбитым самолетам. И этот наш маневр удался.

Потом посты ВНОС подтвердили, что самолеты, которые мы подожгли, упали на землю вблизи села Кросухи.

Итак, все складывалось хорошо, если бы не Хрусталев. Оторвавшись от нашего строя, он перевел самолет в левый вираж, затем перетянул ручку управления и сорвался в штопор. Он вышел из него перед самой землей и боевым разворотом вновь набрал высоту. Потом все повторилось: вираж, штопор... вираж, штопор.

Растерявшиеся вначале "мессершмидты" стали собираться вокруг Ивана. Одна пара "М-109" атаковала Хрусталева на выводе из боевого разворота. Пули прошили его кабину. Одна из них вонзилась в голенище сапога, другая перебила ручку управления полетом, а третья прошла между бронеспинкой и поясницей летчика, перебив замок крепления привязных ремней.

В это время фонарь кабины у Хрусталева был открыт, а сам он смотрел верх. Когда была перебита ручка управления, самолет резко "клюнул", и Иван вылетел из кабины.

Придя в себя от потрясения, он осознал, что сжимает ручку управления, а самолета... нет! Оглядевшись, увидел, что самолет летит впереди и ниже, оставляя за собой дымный след.

Иван в сердцах бросил ручку управления и дернул за кольцо роспуска парашюта. Приземлился он благополучно северо-западнее Фирова, и на следующий день прибыл к нам на аэродром. Ну и смеху же было, когда он рассказывал в полку о своем боевом крещении.

После войны Иван Васильевич Хрусталев был командиром эскадрильи, но долго в авиации не задержался. Как мне известно, демобилизовавшись в 1947 году, он затем поселился в Москве.

Между тем в нашей боевой жизни наступило короткое затишье. Именно в это время вместо генерала Гусева дивизию принял полковник П. К. Демидов.

Мы знали, что он проявил героизм еще в 1938 году в боях с японскими самураями и хорошо воевал в Великую Отечественную. 106-й дивизией он командовал до конца войны. Затем окончил академию имени К. Е. Ворошилова, командовал корпусом в Баку, авиацией в Ленинградской армии ПВО, был начальником штаба ПВО страны, и, наконец, старшим военным советником в ГДР.

Николай Иванович Акулин тоже сдал полк и убыл на повышение. Кстати, начальником штаба дивизии стал полковник Бурдаев. Вместе с командиром дивизии он потребовал, чтобы в полках была налажена командирская учеба и, прежде всего, обобщен опыт боев за лето и осень 1942 года.

В это же время мне был вручен второй орден Боевого Красного Знамени.

Успешную боевую работу всего личного состава дивизии неожиданно омрачил нелепый случай, происшедший с начальником оперативного отдела подполковником А. Горовым. В дивизии его знали, как грамотного боевого офицера, никогда не отступавшего от буквы закона. Такого поборника дисциплины надо было еще поискать. И вдруг...

Одним словом, А. Горовой вылетел по делам службы из Калинина в Бологое на самолете связи. Погода была ограниченной видимостью даже для "По-2". Летчик оказался плохо подготовленным и в результате вскоре после взлета, связь с самолетом пропала.

Десять дней мы искали Горового и летчика, использовали, казалось все возможные варианты, но они, словно сквозь землю провалились

Лишь в феврале 1943 года пришла первая весточка от них. Оказалось что Горовой в самолете вздремнул. А летчик, не желая его беспокоить, сбился с курса и окончательно заблудился. Он летел до тех пор, пока окончательно не выработал горючее. Тогда единственное, что им оставалось, совершить посадку в лесу. Кое-как они с этим справились, а потом больше недели блуждали в лесу, проваливались в болота, обессилили от голода и, наконец, встретили партизан западнее города Холм.

Горовой вскоре стал начальником штаба партизанской бригады, а летчик был зачислен в нее рядовым бойцом.

В конце 1943 года Горовой был ранен и вывезен на Большую землю. Лишь после выздоровления он вернулся в свою дивизию и опять был назначен на должность начальника оперативного отдела.

Со мной тоже произошло досадное происшествие, из-за которого я чуть не поплатился жизнью.

Наступило ненастье. Воспользовавшись этим, я решил провести очередную проверку техники пилотирования у летчиков в зоне на самолетах "УТИ-4". Кстати, утром тучи стали рассеиваться, и погода улучшилась.

К обеду над аэродромом образовалась высокая слоистая облачность. Я решил провести по два полета без дозаправки, чтобы ускорить выполнение плана полетов.

Сперва все шло нормально. Однако в конце второго полета, когда я был за сгустившимися облаками, кончился бензин и остановился мотор. Хорошо хоть, что я точно определил, где находится аэродром и, развернув самолет носом к нему, пробил облака в нужном месте, что Ра мне возможность спланировать на посадочную полосу.

После ликвидации "Ржевского выступа" противник был вынужден еще дальше отодвинуться от Москвы. А войска Ленинградского и Волховского фронтов начали широкомасштабную операцию по деблокированию северной столицы.

В районе нашей дивизии немцы усиленно вели воздушную разведку железной дороги и аэродромов. Причем летали они на высоте семи-девяти километров. Наша эскадрилья сбила пять таких самолетов-разведчиков. Это были "Онкерсы-88".

Однажды, в ясный морозный день, с КП полка поступил сигнал тревоги. Мы с Николаем Ефимовичем находились на боевом дежурстве в готовности номер один и немедленно запустили моторы.

Едва взлетели, как поступила команда:

- "Каштан-11" и "Каштан-12". Ваш курс 90°. Высота девять тысяч метров. Время четырнадцать минут.

- "Каштан", вас поняли! - тут же ответил я.

- "Каштан-11", - опять послышался твердый голос, и я узнал командира дивизии полковника Демидова. - Ваш разворот вправо.

- Понял.

- Смотрите внимательно: цель выше вас!

- Вижу!

- Вот и хорошо.

Мы сразу стали набирать высоту и вскоре различили чуть выше нас летящий на пересекающихся курсах самолет "Ю-88". В это время высота, на которой мы находились, достигла отметки 9200 метров. Я скомандовал Белову:

- "Каштан-12", атакуй справа снизу сзади. А я буду атаковать слева сзади сверху!

Но, вероятно, "юнкере" также заметил нас, в его кабинах сидели опытные летчики. "Юнкере" с правым разворотом перешел на крутое планирование, примем на большой скорости.

Однако этот маневр не был для нас неожиданностью. Я сблизился с противником и поджег ему правый мотор. Николай тоже справился со своей задачей: я видел, что левый мотор у "юнкерса" задымился.

После этого немецкий летчик перешел на бреющий полет и сел на фюзеляж южнее Малой Вишеры.

Я передал на КП дивизии:

- "Каштан", я - одиннадцатый. Разведчик сбит. Посадили в квадрате 18-34.

- Молодцы, ребята, - похвалил Демидов. - Я все видел.

Как и положено, мы стали патрулировать над районом посадки "Юнкерса".

В это время на поиски сбитого самолета вышла группа наших солдат Мы эволюциями самолета показали им направление поиска и, убедившись, что экипаж "Юнкерса" пленен, вернулись на свой аэродром.

Ну а вскоре нам с Беловым опять повезло. Немецкий разведчик летел со стороны Бежецка на Бологое. Задача: перехватить его. За двенадцать минут полета мы с Николаем набрали высоту 9000 метров. Как и в прошлый раз, полковник Демидов взял наведение на себя. У него это хорошо получалось. Да и техника в распоряжении командира дивизии была теперь достаточно мощной, не то что в начале войны.

- "Каштан-11", - уверенно диктовал Демидов. - Разворот влево.

Смотри вперед и чуть выше... Я - "Каштан".

Вот он, "Юнкере"! На одной высоте с нами. Ну, берегись, ведь сам залетел. Никто тебя сюда не приглашал.

- Цель вижу! - сообщил я на КП. - Атакую!.. - И Белову: - "Каштан-12", атакуй слева. Я захожу справа снизу!..

С первой же атаки я поджег "Юнкерсу" правый мотор, и он вынужден был перейти на снижение. Но мы продолжали его расстреливать. В районе станции Березайка "Юнкерс" перешел на бреющий полет и, не дотянув до Валдая, врезался в лес.

Кстати, о правом моторе. Мы всегда старались, прежде всего, вывести из строя этот мотор, потому что на одном левом "Юнкере" не мог лететь без снижения.

Замечу, кстати, что самолеты "Ю-88" и "Хе-111" были далеко не беззащитными. "Хе-111", правда, имел меньшую скорость, чем "Ю-88", но зато был лучше бронирован, имел более мощное оборонительное вооружение, состоящее из крупнокалиберных пулеметов. Да и "Ю-88" с девятью такими пулеметами на борту представлял серьезную опасность.

ДВЕ НЕОЖИДАННЫЕ ВСТРЕЧИ, или Фантастика наяву

1

Сейчас я уже не помню, какой была эта осень: багряной, ненастной погожей. Холодной или теплой. Поздней или ранней. Знаю только, что это была жестокая осень. Может и багряная. Почему бы не поверить поэту:

В России багряная осень,

Прозрачная синь, листопад...

Это мой любимый поэт Евгений Долматовский. Фронтовик. Потому и пахнут его стихи порохом. Вот и в приведенном выше стихотворении мы услышали "тяжелых орудий раскат".

Так пусть эта осень будет багряной. Кровь, кровь кругом. Багряная осень, военная. А мы снова в простое. Короткую передышку получили, отправляясь за новыми самолетами в Москву.

Позвонил главный инженер 19-й воздушной армии Васильев. По его звонку нас встречали в Москве, как послов иностранного государства. Впрочем, что я выдумываю. Все было как обычно. Нам нужны новые "Яки". Приехали в Химки на завод. А самолеты еще не готовы. Свободный вечер. Нечасто такое случается на войне. В моем подчинении пять совсем молодых летчиков. "Летите, ребята, на крыльях любви в Москву". Что-то вроде этого я им сказал. Когда еще будет время? Ну их, сами понимаете, как ветром сдуло.

- Виктор, - чуть придержал я старшего сержанта Назарова. - Ты смотри у меня, не влипни в историю,

Старший сержант Назаров - без пяти минут офицер. Атлетически сложен. Мужественное холодно-непроницаемое лицо. Женщины сразу в него влюблялись. Впрочем, все это вам уже известно.

Смотрит на меня Назаров чуть затуманенным, загадочным взором.

- Все будет нормально, командир.

Но я на всякий случай повторяю:

-Смотри у меня!..

Он вернулся на следующий день значительно раньше, чем можно было предположить. Таким растерянным я его еще никогда не видел.

- Командир, не отпускайте меня больше в увольнение!

Я ушам своим не верю.

- Что случилось?

- Никогда, слышите, командир?! - горячо повторяет он.

- Влюбился что ли?

- Если бы только влюбился...

- Ну а что еще может быть?

- Женился, - подсказывает кто-то из летчиков.

- Если бы...

- Да не тяни ты! - Я начинаю волноваться. - Может, и вправду, больше не отпущу.

А Назаров сам не свей. Ходит, как заведенный, по комнате. Не знает с чего начать. Наконец, пересиливает себя. В самом деле произошла с ним невероятная история.

Встретил он девушку. Глаза, как блюдца (допустим). Волосы, как у феи. (А какие у феи волосы?) Грациозная фигурка (тоже допустим). Да мало ли таких девушек на свете, особенно в Москве?

Пригласил ее старший сержант в ресторан. Отказалась. Ну и что из этого? Что, что?.. Приглашает к себе на квартиру,

- Ох, и везет же тебе, Виктор! - опять вставляет кто-то из летчиков.

Другой интересуется:

- Ну а как хоть ее зовут?

- Вера.

- Красивое имя, - подхватываю я. - Ну а дальше что?

Дальше... Пришли они к ней на квартиру. Он таких в жизни не видал.

Дом охраняется. Комнат не сосчитать, заблудиться можно. Ковры повсюду: на стенах, на полу, на потолке...

- Скажешь тоже.

- Ну, может, на потолке нет... Так ведь не в этом суть.

- А в чем'

Слушаем дальше. Теперь уже Назарова не остановить. Заводит она его в гостиную. Стол сервирован. Вина там разные заморские. Икра черная. Севрюга...

- Опять врешь?

Назаров поводит плечами:

-Такие в этом суть!

- А в чем же, в чем? - совсем он извел нас.

Ну спрашивает, значит, он у своей Веры:

"Мы что одни дома или как?"

Она вроде бы успокаивает:

"Какое это имеет значение?"

"Ладно, - думает он, - посмотрим, что будет потом". - И потянулся за бутылкой шампанского.

Тут вдруг раздвинулась портьера и в дверях кто-то возник:

"Привет, зятек... Ты зятек или кто?"

Назаров остолбенел. Стоит перед ним крепко сколоченный мужик в домашней пижаме. Глаза насквозь прожигают:

"Меня хоть возьмете в компанию?" - спрашивает.

Вскочил Назаров, руки по швам:

"Здравия желаю, товарищ генерал!.."

- Постой, постой, Назаров, - теперь уже я совсем ничего не понимаю. - Он же в пижаме, так почему генерал?

- Генерал! - стоит на своем Назаров.

- Ты что же раньше с ним встречался?

- Никогда!

- Так почему?

- И вы бы его узнали... Я, значит, говорю: "Здравия желаю, товарищ генерал - А он мне: "Называй лучше по имени-отчеству: Георгий Константинович..."

- Жуков?! - ахнули мы. А что нам еще оставалось.

Я все-таки спросил:

- Ну а девушка-то что?

- Смеется - Глаза у Назарова хитрые.

- Что говорит?

- Отец, мол, просил фронтовика привести для беседы. Вот она меня и подцепила...

С тех пор Назаров в увольнение больше не ходил.

А самолеты мы получили. Потом были бои в небе Волхова. Там Виктор Назаров получил свою первую офицерскую звездочку и первый орден. Хорошо воевал.

После войны длительное время был шеф-пилотом в конструкторском бюро Антонова. Летал до шестидесяти лет.

2

На войне, как на войне. Бои, снова бои. Днем и ночью. В субботу и воскресенье. А свободные дни все-таки выпадают. Нежданно, негаданно. Вдруг повезет. Судьба что ли? Пусть так. Удача?.. Да называйте, как хотите.

У меня это почему-то все время было связано с главным инженером 19-й воздушной армии Васильевым. Опять по его вызову мы были в Москве. Не гулять приехали, а по очень важному делу.

Ну вы уже, наверное, догадались: самолеты давайте, товарищи инженеры и генералы!.. Самолеты - самые совершенные, самые лучшие. Не те, что были у нас в сорок первом, и не те, что были в сорок втором. Война-то ведь к тому времени уже перешагнула свой экватор и, набирая скорость, уверенно покатилась к 9 мая 1945 года.

Тут каждая минута на счету. А в Химках опять задержка. Что-то не клеится на заводе. Васильев нервничает. Васильев сердится. Васильев на кого-то нажимает, кому-то грозит. И вдруг говорит мне:

- Ты вот что, браток, сделай милость, три дня не попадайся мне на глаза. А на четвертый получишь свои самолеты.

- Куда же я денусь?

Он сует мне путевку в военным Дом отдыха.

- Читать умеешь?.. Этот Дом отдыха в Переделкине. По Киевской железной дороге. Семнадцатый километр... Будь здоров. Отдыхай и до встречи.

Я о таком подарке судьбы и не мечтал. Может, встречу в Переделкине Александра Фадеева, Константина Федина, Алексея Толстого, Георгия Маркова, Илью Эренбурга? А что?.. Ведь в Переделкине знаменитый на всю страну Дом творчества писателей.

Впрочем, никого из них я не встретил, может, они и не были там в это время. Зато моим соседом по комнате в Доме отдыха оказался майор Комаров из 630-го авиаполка. Потом, кстати, он станет Героем Советского Союза, командиром этого полка.

- Привет, Виктор Степанович! - обрадовался я.

- Привет, Геннадий Михайлович!

Он тоже обрадовался: есть с кем отвести душу. И в Москве у него такое же задание было, как у меня. И главный инженер 19-й воздушной армии вроде бы родной отец нам обоим. Одним словом, не расстаемся мы с Комаровым. Ходим повсюду вместе, как сиамские близнецы.

Он был заядлым биллиардистом. А я такой большой бильярдный стол с зеленым сукном и шарами, как желтые ядра, в жизни своей не видал.

Комаров терпеливо показывает, что нужно делать,

- А теперь смотри!

Удар - и шар в лузе. Еще удар - и вновь прямое попадание.

- Теперь твоя очередь, - говорит Комаров.

Я невероятно стараюсь и... маху. Смеется Виктор Степанович. И мне весело. Давно нам так хорошо не было.

А тут вдруг неожиданный зритель объявился. Коренастый такой, примерно нашего возраста. В пижаме и тапочках. Может, по такому же делу, как и мы, сейчас он в Москве. Тоже вынужденный простой Только вот он о пижаме и тапочках позаботился, а мы - нет.

"Вероятно, он не в первый раз здесь", - подумал я.

Сперва мы на него особого внимания не обращали. Но ему, судя по всему, было скучно. И замечания, которые он отпускал в мой адрес, становились все обиднее.

- Мазила! - Это было самое светлое слово, которое он произнес.

Комаров за меня вступился:

- Чего лезешь не в свои сани? - сказал он ему достаточно резко.

- Давай лучше я с тобой сыграю, - отозвался тот.

- Да пошел ты! - Комаров ему в ответ. - Я с тобой и водку-то пить не сяду.

- А коньяк? - вдруг невинно спросил наш новый знакомый.

- Коньяк буду! - сразу согласился Комаров, и все мы рассмеялись.

Еще через несколько минут мы уже сидели в роскошном номере люкс и пили армянский коньяк, закусывая ананасами и виноградом.

Первый тост - за победу. Второй - за светлую память павших друзей.

Третий...

Комаров предложил за знакомство.

- С этого м надо было начинать! - поддержал я.

- Нет, друзья, нет! - серьезно возразил наш щедрый хозяин. - Сперва надо было выпить за победу, и мы поступили правильно.

- Согласен! - ответил Комаров. - А теперь давайте знакомиться.

Он назвал свое имя.

Я последовал его примеру.

Хозяин комнаты старательно разлил остатки коньяка по стаканам и отставил пустую бутылку в сторону.

- Маломерка попалась, - улыбнулся он. - Сейчас достанем другую.

- Ты еще не представился, - напомнил я, приготавливая себе закуску.

- А ведь и правда, - опять улыбнулся он, протягивая мне руку: - Василий Сталин,

КОНЕЦ ДЕМЯНСКОЙ ГРУППИРОВКИ

Февраль 1943 года был знаменателен для нас тем, что после ликвидации окруженной группировки войск фельдмаршала Паулюса к нам стали прибывать полки и дивизии, освободившиеся под Сталинградом.

В то же время распространился слух, что на Северо-Западный фронт прибыл генерал армии Г. К. Жуков. С его именем были связаны все самые громкие победы Советской Армии. Так было под Ельней на Западном фронте. Так было под Москвой и Ржевом. Так было под Великими Луками, Мы были уверены, что так непременно произойдет и у нас под Старой Руссой.

Между тем погода будто взбунтовалась. Начались сильные оттепели, густели туманы. В штабе фронта готовились к крупномасштабному наступлению, в то время как наша авиация не могла действовать даже в полсилы.

Дело дошло до анекдота. В Старой Торопе вместе с нами стояли другие полки, в том числе легкобомбардировочный полк на самолетах "По-2". Именно в нем произошел случай, о котором я сейчас расскажу.

Неожиданно заболел опытный летчик и его пришлось госпитализировать. За штурвал посадили молодого пилота. А погода продолжала преподносить сюрпризы. Вчерашние оттепели сменились морозами. Взлетные полосы обледенели. Между тем, все самолеты были поставлены на лыжи.

Молодой летчик вырулил на старт. В кабине вместе с ним разместился опытный штурман. Пока летчик все делал правильно, и штурман не вмешивался в его работу.

По сигналу ракеты летчик дал газ, а сам смотрел на звезды, чтобы при взлете не отклониться от заданного курса. Мотор набирал обороты. Летчик был спокоен. Через некоторое время он дал команду:

- Приготовиться к бомбометанию!

- Отставить! - вмешался штурман. - Лучше выключи мотор. Мы ведь еще не взлетели.

Оказалось, что лыжи прилипли к мокрому снегу, и мотор работал вхолостую.

Действия артиллерии также были ограничены. Воспользовавшись этим, 16-я немецкая армия, просидевшая в Демянском "мешке" почти четырнадцать месяцев, попыталась выскользнуть из окружения через Рамушевский коридор, бросая тяжелое вооружение и всячески огрызаясь.

Меня очень волновал метровый слой воды поверх льда на озерах, который в свою очередь быстро затвердевал. Необходимо было точно рассчитать прочность нового льда на озерах, и я дал такую команду.

А тут позвонил командир дивизии:

- Яхнов, по данным разведки ожидаются ночные налеты бомбардировщиков на Бологое и наши аэродромы. Но ведь ты знаешь, что они не прикрыты зенитным огнем. Стало быть, облюбовывай одно из озер, и срочно перелетайте.

- Ясно! - ответил я, довольный своей проницательностью.

- На твой выбор, - подчеркнул Демидов.

- Тогда бы мы сели на озеро Коломно, - ответил я, в который раз разглядывая карту. - Там, кстати, есть строения на берегу...

- Согласен, - перебил полковник. - Готовьтесь к перелету. Связью обеспечим.

-Значит договорились, - сказал я не по-уставному, и сам смутился.

- А взыскания ты давно не получал? - усмехнулся Демидов.

- Вот если не то озеро выбрал, тогда и накажете, - посоветовал я.

-Ладно, - посерьезнел командир дивизии. - Надеюсь, что своим

командирам эскадрилий я всегда могу доверять.

Мне осталось лишь подтвердить, что и на этот раз он не ошибся.

Через двое суток наш старый аэродром подвергся ночной бомбардировке, но самолетов там, уже не было. Моя эскадрилья на следующий день, после разговора с комдивом, перелетела на озеро Коломно, а две других отруливали свои самолеты на ночь в поле за опушку леса.

То же проделали со своими самолетами другие авиаполки, только они отрулили свои самолеты в другую сторону от аэродрома и тщательно маскировали их.

Таким образом, мы сохранили все самолеты. А нам так понравился ледовый аэродром на озере Коломне, что мы базировались на нем до середины апреля.

В этот период мы тесно взаимодействовали с летчиками 6-й воздушной армии, которой командовал генерал Ф. П. Полынин, перенимали и обобщали опыт друг друга. Особенно много интересного рассказал нам комиссар 630-го авиаполка Сергей Федотович Пономарев. Войну он начинал комиссаром 402-го истребительного полка, сформированного из летчиков-испытателей НИИ. Командовал полком вначале П. М. Стефановский, известный испытатель авиационной техники, а затем майор К. А. Груздев.

Константин Афанасьевич Груздев только в 1941-1942 годах лично сбил девятнадцать самолетов противника. В храбрости и мастерстве трудно было найти ему равных.

Был случай, когда на одном из самолетов "МИГ-3" вместо его обычного мотора "АМ-35 А" поставили другой мотор "АМ-38" со штурмовика "Ил-2". Новый мотор был значительно мощнее. Испытывая его в полете на "МИГе", Груздев вдруг заметил группу "юнкерсов", движущихся на Бологое.

Не раздумывая, Груздев бросился в бой и, используя реактивные снаряды своих подкрыльных установок, прямым попаданием уничтожил два самолета "Ю-88", после чего остальные бомбардировщики свернули с курса и рассыпались.

Встретил я в этом полку и своего старого знакомого Б. Г. Бородая. Впервые судьба свела нас в 1939 году в Улле.

- Помнишь пятнадцатый полк? - спросил он.

- Еще бы! - ответил я. - Ведь там я получил свое боевое крещение.

Борис Григорьевич Бородай храбро сражался все это время и к двум орденам Ленина, которыми был награжден еще до Великой Отечественной войны, прибавил много боевых наград.

ШВ соседнем с нами 42-м истребительном авиаполку также было много мужественных летчиков. Все знали командира этого полка Федора Шинкоренко, впоследствии Героя Советского Союза, генерал-полковника авиации. В 1953 году я попаду под его начало, будучи военным советником в Болгарии. Но об этом позже.

А тогда, на фронте, он уже был легендой. И летчики полка старались ни в чем не отставать от своего командира. Вот характерный пример. Б. И. Ковзан винтом своего самолета отрубил крыло фашистскому истребителю. Это был третий самолет, сбитый им в одном бою. Но сам Борис Иванович пострадал при посадке, получил переломы рук и ног, травму головы, лишился глаза. Произошло это 8 июня 1942 года, война была в разгаре и, конечно, Ковзан, после выписки из госпиталя, опять стал проситься на фронт.

Представляете, как трудно ему было добиться разрешения на полеты. Но он все-таки настоял на своем и снова летал на истребителе, сбив еще шесть фашистских самолетов.

В неравном бою под Старой Руссой Б. И. Ковзан был подбит и на горящем самолете совершил свой четвертый таран!.. Судьба оказалась милостивой к Герою. При столкновении лопнули привязные ремни, и Ковзан вылетел из кабины. Придя в сознание, он раскрыл парашют и благополучно приземлился.

После войны полковник в отставке Борис Иванович Ковзан некоторое время жил в Рязани, а затем переехал в город Борисов, где и находился до конца своей жизни.

Ходили легенды и о другом летчике - Георгии Коневе. Помню, как он появился в нашей землянке и по просьбе кого-то из своих фронтовых друзей обнажил грудь. На левой стороне был огромный синяк. След от пули, которая попала в орден Боевого Красного Знамени под углом менее 30° и рикошетом отскочила от него, сделав вмятину и сбив эмаль. Чего только не бывает на войне.

А еще Конев прославился тем, что по договоренности с летчиком самолета "У-2" выманил на него ночью фашистского аса и сбил. Дело было под Рамушевым.

Но пора, видимо, продолжить рассказ о себе. Давайте-ка я напомню. Весна 1943 года. И начну, так сказать, с лирического отступления.

В Старой Торосе появилась моя жена. Привел ее в нашу землянки показал свой топчан и предложил отдохнуть. Меня срочно вызвали к командиру полка. Она сказала, что найдет себе занятие: вот, мол, какой у нас тут беспорядок. И сразу принялась за уборку. Я предупредил, чтобы не переусердствовала.

Вернулся через полчаса. Землянку не узнать. Все блестит, даже салфеточки с кружевами появились. Но чувствую, что-то не так. Заглянул под топчан. Пусто. Она перехватила мой недоуменный взгляд.

- Да ты не волнуйся, - говорит. - Я весь хлам оттуда выгребла - и в печь. Спички есть?.. Давай, сейчас мы все это уничтожим.

Меня даже пот прошиб. Бросился к печке. Так и есть: толовые шашки, бикфордов шнур, взрыватели...

Она не сразу поняла, что переусердствовала и от такой самодеятельности чуть не взлетела на воздух.

На следующий день я проводил ее домой.

Между тем приближался май. Я усиленно тренировал летчиков своей эскадрильи групповой слаженности, ведению воздушного боя, самолетовождению и стрельбам по воздушным целям из фотокинопулеметов. К этому нас побуждали крупные воздушные бои, которые развернулись на Кубани, и опыт таких известных летчиков, как Александр Иванович Покрышкин и Евгений Яковлевич Савицкий.

А тут еще мы получили двенадцать новых истребителей "Як-7Б". Для нас это стало большим событием. Но в полетах у этих машин, к сожалению, выявился существенный дефект: неравномерность выработки бензина из крыльевых баков в расходный.

Так, третьего мая недолго было и до беды. Мы полетели четверкой по маршруту Демянск-Осташково, чтобы затем провести воздушный бой со стрельбой из кинофотопулеметов, а затем в районе своего аэродрома в зонах повторить высший пилотаж.

Ведущим я поставил Ивана Хрусталева, потому что он хуже всех отработал самолетовождение и нуждался в практике. Его ведомым был командир звена Юрий Смотров. У меня же - лейтенант Баклашко. Белов остальными летчиками нес боевое дежурство в самолетах на земле.

На первом же поворотном пункте я почувствовал, что мотор стал ^управляем. Нетрудно было разобраться в чем причина. Отсоединился сектор управления мотором от тяги, связывающей сектор с карбюраторами. Правда, самолет еще мог лететь, так как пружины держали мотор на среднем газу.

Но пока я копался в кабине, потерял из поля зрения Хрусталева со Смотровым. Да еще солнце било в глаза!..

На мои запросы по радио они не отвечали. Мы с Баклашко пролетели по маршруту, так и не обнаружив вторую пару. При посадке начались новые неприятности. После выпуска шасси мотор у моего самолета почему-то перешел на работу на малом газу, и я никак не мог с ним справиться.

Чтобы перетянуть лес - высоты не хватит. Это я понимал отлично. Пришлось срочно убрать шасси и в последний момент выпустить посадочные щитки. Садиться в лес -другого выхода не было. Представляете, как это рискованно. Но что мне еще оставалось делать?

На счастье лес оказался густым, и макушки деревьев самортизировали удар. Взяв парашют, я побрел на КП, благо от места посадки до него было недалеко.

Инженер эскадрильи Г. И. Трушков с удивлением посмотрел на меня.

- А где же самолет, товарищ командир? - спросил он.

- Мой в лесу, - ответил я. - Баклашко сел на другом конце аэродрома. А вот где Хрусталев со Смотровым не знаю.

- Что произошло с вашим самолетом? - насторожился Трушков.

- Отсоединился сектор управления мотором от тяги, - пояснил я. - А вот почему на планировании мотор перешел на малые обороты, понятия не имею.

- Нужно идти к самолету, - сказал Трушков. - Посмотрим, что надо сделать для восстановления.

- Если его вообще можно восстановить, - угрюмо заметил я.

- Сейчас разберемся, - сказал Трушков, вселяя в меня уверенность

Он был хорошим специалистом и, осмотрев самолет, окончательно успокоил меня:

- Ничего страшного нет. Через недельку восстановим.

И, действительно, вскоре самолет был готов к вылету. Он оставался в строю до самого конца войны. К тому же на нем установили второе управление для проверки техники пилотирования у летного состава.

Кстати, у моих друзей оказались такие же проблемы. У Баклашко после посадки в конце пробега, мотор остановился из-за невыработки бензина в левых баках. А Хрусталев и Смотров по той же причине сели в Кувшиново и лишь после дозаправки прилетели на свой аэродром.

Были в моем самолете и другие скрытые дефекты. Так, например, двухмиллиметровый шплинток выпал из пальца крепления рычага к тяге, и палец выскочил из гнезда.

Обо всем этом я подробно доложил командиру полка, уверенный, что мой рапорт не останется без внимания.

В один из июльских дней 1943 года к нам на аэродром прилетел командир дивизии полковник Демидов. Почта сразу меня вызвали на КП полка.

- Наслышан о ваших бедах, - сказал Демидов. - Ничего, мы уже приняли меры, и дефекты в конструкции самолетов будут устранены.

- Да мы бы и сами справились, - заметил я.

Командир дивизии улыбнулся:

- Ну так ведь не везде есть такие умельцы.

В тот же день он поставил передо мной задачу:

- Завтра утром полетите всей эскадрильей в Волхов на аэродром Плеханово. С вами полетит штурман полка капитан Тимофеев. Механиков посадите в задние кабины.

Здесь нужно сделать небольшое отступление. Самолеты "Як-7 Б" первоначально были выполнены в КБ как двухместные учебно-боевые. Но летно-тактические данные у них оказались лучше, чем у боевых "Як-1". Поэтому им убрали приборную доску, сиденье и второе управление из задней кабины. Так появились места для "пассажиров", в данном случае для механиков.

Демидов разъяснил, что для остального техсостава будет выделен самолет "Ли-2" на один рейс.

- Ясно! - ответил я.

Командир дивизии добавил:

- В Плеханово уже перелетел 630-й полк на самолетах "Ла-5". Но бои там идут тяжелые. Вот и вы, товарищ Яхнов, летите туда на своих "яках". Помогите Новицкому.

- Задача ясна, товарищ полковник, - подтвердил я опять. - Разрешите приступить к выполнению?

- Идите, - сказал Демидов.

На своем КП я собрал весь руководящий состав эскадрильи:

- Нам поставлена задача перелететь в Волхов на помощь 630-му полку. Вылет завтра утром, ориентировочно в десять часов. Механики полетят с нами в задних кабинах. Туда же погрузить чехлы и инструмент. Остальной необходимый личный состав полетит на "Ли-2". Будет только один рейс... Капитан Белов, готовьте летчиков. За Трушковым - матчасть и личный состав, который полетит с нами на "Ли-2". Согласуйте с Белошенко, кого взять с собой, а кого оставить здесь.

Я остановился перевести дыхание. Меня слушали внимательно.

- Цвилев, - обратился я к одному из офицеров. - Вы останетесь здесь, организуете учебу с младшими специалистами, подремонтируете землянки и мишени для тренажей.

-Ясно!

- Вот и хорошо, - кивнул я, - Штурман полка капитан Тимофеев полетит с нами. Вопросы есть?

Вопросов не было. Я так и знал. Хорошо, что всем все понятно, и мы представляем из себя единый боевой коллектив.

- Есть вопрос! - вдруг сказал Тимофеев, уставившись на меня стеклянным глазом.

- Слушаю, - напрягся я.

- А в полете улыбаться можно?

Видимо, штурман лучше других понимал трудность задания и рещи снять напряжение.

- Можно, Николай, - серьезно ответил я. - Даже петь разрешаю

- Вот и хорошо, - сказал Тимофеев.

Он прибыл к нам в полк из госпиталя после лечения еще в сорок первом году. Тогда на своем "МИГ-3" совершил не совсем удачный таран.

Дело было под Брянском. Ночью ринулся в атаку, сбил "Юнкерс-88", но потерял глаз. Затем долго пришлось уговаривать врачей и соответствующее начальство, чтобы ему вновь разрешили летать на истребителях.

Типичный случай, скажете вы?.. Нет, это еще одно проявление массового героизма советских людей в годы Великой Отечественной войны.

Перелет в Волхов прошел без происшествий. На Плехановском аэродроме меня встретил старый знакомый заместитель командира 630-го авиаполка майор Виктор Комаров. Мы с ним обменялись рукопожатием.

Комаров представил мне другого майора, с которым мы виделись впервые:

- Командир полка Петр Покрышев.

Я тоже назвался.

- Будем друзьями, - сказал Покрышев.

Спустя некоторое время, мы уже сидели на его КП. Покрышев закидал меня вопросами. Его интересовало, сколько прибыло летчиков, какой у них боевой опыт, на каких самолетах мы летаем, что из себя представляет молодежь?

Я едва успевал отвечать.

- Так, так, - говорил Покрышев. - Значит двенадцать "Як-7 Б". Это хорошо. Очень хорошо... Четыре экипажа участвовали в боях. Маловато, конечно, но тоже хорошо. А вот как быть с выпускниками летных школ? Убережем?.. Фашисты звереют с каждым днем. Не могут смириться с тем, что прорвана блокада Ленинграда, Решили с помощью авиации уничтожить Волховскую ГЭС, питающую Ленинград электроэнергией по вновь проложенным кабелям. Но ведь и это, как вы понимаете, далеко не все. В их задачу входит уничтожение шоссейных и железнодорожных мостов через реку Волхов, чтобы остановить грузопоток по недавно построенной железнодорожной ветке. Комаров развернул карту и передал ее командиру полка.

- Смотрите сюда, - сказал Покрышев. - Новая ветка проходит по южному берегу озера Ладога... А здесь порт Новая Ладога. Фашисты горят желанием уничтожить и его, чтобы по воде грузы тоже не шли в Ленинград.

Дальше я узнал, что для этих целей немцы сосредоточили здесь до трехсот пятидесяти самолетов, из них двести бомбардировщиков "Ю-88" и"Хе-111".

Налеты проводятся ежедневно в первой половине дня. Сначала прилетают истребители "ФВ-190" и блокируют наши аэродромы. Затем на высоте четырех-шести километров с разных сторон идут группы бомбардировщиков по восемнадцать-двадцать семь самолетов в каждой, под прикрытием истребителей.

Но и это еще не все. На высоте девяти-десяти тысяч метров летит руководитель операции на "Ме-110" с резервом истребителей в двадцать-тридцать самолетов.

- Вот теперь можете делать выводы, - сказал Покрышев.

-Все ясно, - ответил я.

- Ну и хорошо, - заметил командир полка. - Надеюсь, что вместе мы справимся с поставленной задачей.

Почти сразу после этого разговора я собрал весь свой летно-технический состав и подробно объяснил обстановку. Затем мы с летчиками разработали варианты воздушного боя. И все-таки на душе у меня было неспокойно. Я снова и снова возвращался к этим вариантам, стараясь определить, не упустил ли еще что-нибудь.

На следующее утро все началось для нас по сигналу зеленой ракеты с КП 630-го авиаполка. Мы взлетали парами и звеньями. Набрали высоту в шесть тысяч метров и тут же вступили в бой с немецкими бомбардировщиками, чтобы перекрыть им дорогу на Волховскую ГЭС и к мостам.

Одновременно с земли Волховскую ГЭС прикрывала зенитно-артиллерийская бригада моряков. А на отражение налетов в небо поднялись все истребители ПВО и воздушных армий Ленинградского и Волховского фронтов.

На ограниченной площади вели бой до восьмисот самолетов с обеих сторон. В воздухе стоял непрерывный треск стрельбы из самолетных пушек и пулеметов.

То тут, то там высвечивались на солнце парашюты летчиков, спасающихся с горящих самолетов.

Первые вылеты были для нас особенно тяжелыми, потому что в такой скученности очень трудно было отличить свои самолеты-истребители от истребителей противника.

Я приказал звену Белова прикрывать мою ударную группу из восьми самолетов:

- Будете отбивать от нас истребителей прикрытия, но ни в коем случае не отрывайтесь от нас. Это понятно?

-Так точно! - ответил он.

- Вот и хорошо, - сказал я, вспоминая командира 630-го полка.

В таком жарком бою я еще никогда не был. Моя ударная группа атаковала противника, стараясь огнем своих пушек и пулеметов не допустить фашистских бомбардировщиков к прикрываемым нами объектам и, конечно, разбить их боевой порядок.

Определить, чем закончилась своя атака, было почти невозможно. На это просто не хватало времени. Но вот штурман Тимофеев все-таки решил увидеть сбитый им самолет.

Для этого Тимофеев, находясь в группе прикрытия, вдруг стал набирать высоту. Шесть тысяч метров. Семь тысяч... Восемь... Вот они, фашистские бомбардировщики!

Не раздумывая, Тимофеев перешел в атаку с крутого планирования. Но он совсем забыл о том, что еще выше у руководителя немецкой операции было до тридцати истребителей.

Стоит ли удивляться, что через несколько секунд самолет Тимофеева получил очередь снарядов в мотор и расходный бак под сиденьем. Сразу вспыхнуло пламя.

Когда загорелись брюки и гимнастерка, Тимофеев выпрыгнул из кабины, перевернув самолет и отдав ручку управления от себя. Но так как чехол парашюта у него тоже обгорел, то парашют сразу и распустился.

Тлеющая одежда при падении разгорелась сильнее, и летчик, вися на лямках парашюта, стал постепенно раздеваться.

Представьте себе такую картину. С высоты в пять тысяч метров совершенно голый спускается на землю наш штурман. А вокруг сбрасывают свой смертоносный груз немецкие бомбардировщики. Их атакуют девятки наших истребителей, ведут огонь из пушек и пулеметов. Да и бомбардировщики огрызаются из своего оружия. Трудно понять, как в таком кромешном аду Тимофеев остался жив.

Когда мы прирулили самолеты на стоянку после посадки, его уже несли на носилках, завернутого в парашют...

Но ведь надо знать нашего Николая. И на этот раз он долго не задержался в госпитале. Ожоги оказались несильными. Когда мы вернулись в Хотилово, он снова был среди нас.

Однако этот эпизод послужил хорошим уроком для всех летчиков и, прежде всего, молодых. Я больше не знаю ни одного случая, когда бы кто-нибудь из них оторвался от строя в воздушном бою.

Теперь известно, что за месяц боев на Волховском направлении фашисты потеряли больше половины своей авиации. Но Волховская ГЭС, мосты и порт остались целыми. Вновь блокировать Ленинград немцам не удалось.

Наша эскадрилья сбила в этих боях три самолета "ФВ-190" и один "Ю-88". Остальные трофеи пошли в общую копилку.

К сожалению, у нас тоже были потери, что вполне естественно в такой "мясорубке".

Огнем стрелков бомбардировщиков были сбиты самолеты лейтенантов Бобрикова и Баклашко. Они выпрыгнули с парашютами, но приземлились неудачно. Трясина болот юго-западнее ГЭС засосала их.

Двое суток наша спасательная команда пыталась пробиться к месту их приземления, но все было тщетно. Болота непроходимы.

В 630-м авиаполку вновь проявил мужество Виктор Комаров. Между прочим, еще в начале 1942 года в боях под Старой Руссой у него была перебита кисть левой руки и работали только два пальца. Тем не менее Комаров продолжал летать на самолетах "Ла-5" и водил свой полк в бой не пропуская ни одного вылета.

Полк сбил за последний месяц двенадцать самолетов противника из них два "хейнкеля" на счету майора Комарова. Как было не порадоваться за друга!..

Итак, в конце июня мы вернулись на свой аэродром в Хотилово, а 630-й полк - в Калинин.

Адъютант эскадрильи лейтенант Антон Иванович Цвилев доложил мне о полковых новостях за время нашего отсутствия. Нелепый случай из аэродромной жизни напомнил мне известную истину, что от героического до смешного один шаг.

А дело было так. Летчики из разведывательного полка заходили на посадку ночью. К тому же еще поднимался туман, и свет от включенного на земле посадочного прожектора рассеивался. В таких условиях трудно было рассчитать заход на посадку.

Один из пилотов стал выравнивать машину несколько раньше границы летного поля и чуть правее полосы. А там, в капонире, стояла малокалиберная зенитная пушка с задранным стволом.

Самолет каким-то образом зацепил эту пушку правой ногой шасси, выдернул и, пронеся метров пятьдесят, уронил в кусты.

Отдыхавший в землянке расчет услышал шум и бросился к пушке, но ее словно корова языком слизнула.

Потом в полку шутили, что ночью был налет марсиан.

- Ну и кто же оказался пришельцем с красной планеты? - полюбопытствовал я.

- Майор Великий! - доложил адъютант.

Я рассмеялся:

- Так ведь на то он и Великий.

Иван Ефимович Великий был командиром второй эскадрильи 72 ДРАП. За время войны награжден четырьмя орденами Боевого Красного Знамени, орденом Богдана Хмельницкого... В конце войны командовал 16-м разведполком.

Между тем Хотилово стало глубоким тылом. Мы перелетели в Старую Торопу. Теперь здесь был наш базовый аэродром. В живописном лесу на берегу Западной Двины вырос целый городок из землянок.

П. К. Демидов выделил нам восемь самолетов "Киттихауков". Мы должны были освоить их для полетов ночью, чтобы затем вести бои с разведчиками и бомбардировщиками противника в темное время суток. А командующий 19-й воздушной истребительной армией генерал Пестов потребовал обучения бомбометанию с наших самолетов да еще с пикирования. Это, как вы понимаете, требовало особого мастерства.

В августе 1943 года командиром нашего 33-го авиаполка стал майор П. 0. Петров. Мы хорошо знали его по 253-м полку, где он командовал эскадрильей, а затем был заместителем командира полка. Петр Осипович Петров много летал, участвовал в воздушных боях и штурмовках. Лично сбил девять самолетов. Награжден орденом Ленина и двумя орденами Боевого Красного Знамени.

Всем нам Петров пришелся по душе. Он никогда не повышал голос, но и повторять свои распоряжения ему не приходилось.

Распрощались мы с комиссаром полка подполковником М. Н. Кузьминым. На его место был назначен майор Александр Горин.

Я стал командиром второй эскадрильи. Заместителем у меня теперь был капитан К. Иванов, командирами звеньев Плотников и Смирнов, летчиками Иван Иванов, Полтавец, Ворошилов, Гундаров, Фролов. Всех их очень хочется вспомнить добрым словом.

В сентябре мне было присвоено воинское звание майор, и я был награжден третьим орденом Боевого Красного Знамени.

Летали мы днем на самолетах "Як-9", а ночью - на американских самолетах "Р-40" ("Киттихаук"), выше я их уже упоминал.

В Старой Торопе вместе с нами базировалась дивизия штурмовиков на самолетах "Ил-2" и полк ночных бомбардировщиков на самолетах "По-2".

Штаб дивизии вместе с КП перебрался к осени в Великие Луки. Нужно отметить позитивные изменения, которые произошли к этом времени в авиации. Появились радиолокационные станции, улучшилась оснащенность радиостанциями. Даже многие посты ВНОС были снабжены радиостанциями, и девушки с этих постов обучены наведению своих истребителей на самолеты противника. Такой маневр назывался "по зрячему".

Горько вспомнить, что в сорок первом году столь отлаженной системы ВНОС в прифронтовой зоне еще не было. Чаще всего мы опаздывали и прилетали в заданный район лишь после того, как бомбардировщики неприятеля уже отбомбились и ушли.

Разумеется, мы всячески старались избежать этого. Патрулировали над прикрываемыми объектами, тратили впустую моторесурсы, горючее, но главное - свои силы, которые были не бесконечны.

Часто бывало и так, что пока мы патрулировали в заданном районе, немецкие бомбардировщики выжидали где-нибудь поблизости, в двадцати-тридцати километрах от фронта. Но едва мы улетали, как им поступало сообщение по радио, и тогда они спокойно принимались за дело, беспрепятственно бомбили наши войска и зенитную артиллерию, которая была в то время лишь обозначена.

Теперь все стало по-другому. Данные с ротных и батальонных постов ВНОС нашего дивизионного района ПВО передавались на все аэродромы 15-й воздушной армии и в кабины самолетов дежурным летчикам.

Второй Белорусский фронт в это время вел бои за Новосокольники, восточнее Невеля, и глубоко вклинился в сторону Дретуни и Городка. Местность здесь была лесисто-болотистая, и потому аэродромная сеть не могла быть разветвленной. Полки 315-й истребительной дивизии, которой командовал полковник Литвинов, базировались на аэродроме возле Великих Лук. Там же разместился полк штурмовиков на "Ил-2".

Сейчас удивляюсь, как еще и нашей эскадрильи нашлось место на этом крошечном аэродроме. Мы прилетели на самолетах "Киттихаук" и, прежде всего, установили необходимые линии связи для боевых дежурств.

Ночью обычно дежурили парами в первой готовности, при которой летчики находились в самолетах и по сигналу на взлет уже через сорок секунд поднимались в воздух. Остальные летчики постоянно находились трехминутной готовности к взлету.

Однако вылетов на перехват было мало. Да и днем мы часто простаивали. Чтобы не потерять навыков в пилотировании и стрельбе, с разрешения командира дивизии П. К. Демидова, которому недавно присвоили генеральское звание, мы организовали в светлое время суток учебно-боевые полеты.

Под свой "Киттихаук" я подвешивал на бомбодержатель свернутый в клубок брезентовый конус длиною в пять метров, и в диаметре - один метр. Поверх конуса наматывалась веревка длиною в двести метров.

У других самолетов носки патронов в лентах боекомплектов окрашивались в разные цвета. Теперь при попадании в конус такие патроны оставляли мазок краски на ткани. По этим мазкам легко можно было определить, кто стреляет хорошо, а кто плохо.

После взлета мы собирались двумя звеньями. Одно из них со стороны солнца шло в боевом порядке выше на шестьсот-восемьсот метров и на столько же сзади, прикрывая "ударную" группу. Набрав высоту в шесть-семь километров мы уходили на запад за линию фронта в сторону Сокольников. Там я распускал конус, и все летчики по нему стреляли.

Иногда наше занятие прерывал по радио генерал Демидов, и я передавал ему для наведения на появившийся самолет-разведчик пару своих истребителей.

Командир дивизии всегда очень внимательно следил за воздушной обстановкой и, как вы наверное помните, сам любил наводить наши самолеты на цель. Лучше его это никто не умел делать.

Достаточно сказать, что за один месяц Демидов восемь раз наводил нас на разведчиков "Ю-88", летевших на большой высоте, и пять из них были сбиты. Отличились летчики моей эскадрильи В. Плотников, И. Смирнов, И, Иванов, К. Иванов.

Вот как это было.

В декабре 1943 года я буксировал конус на высоте семь тысяч метров курсом на восток от Новосокольников. Погода стояла хорошая, под нам была небольшая кучевая облачность, По конусу стрелял мой заместителя капитан К. Иванов. Остальные уже отстрелялись и находились сзади выше справа от нас.

Наблюдавший за нами по радиолокационной станции генерал Демидов передал:

- Со стороны точки пять на точку один летит разведчик!

Я тут же скомандовал Смирнову и Плотникову:

- "Каштан-23", "Каштан-24", набирайте высоту девять тысяч метров

усильте осмотрительность, выполняйте команды "Каштана-1".

Не прошло и трех минут, как Демидов навел их на "Юнкерс-88". Атакуя разведчика одновременно справа и слева, Смирнов и Плотников открыли огонь с малой дистанции и сразу подожгли "юнкерсу" левый мотор. В то же время они, очевидно, поразили экипаж, так как ответный огонь прекратился, и самолет противника с левым разворотом перешел в крутое планирование и врезался в болото, не долетев до станции Насва.

Через день в том же районе я вновь буксировал конус. Мы находились в воздухе уже полтора часа. Вдруг слышу знакомый голос:

- "Каштан-21", срочно направьте ко мне пару на точку один. Я - "Каштан-1".

Я в свою очередь распорядился:

- "Каштан-22", парой с "двадцать третьим" срочно на точку один. Высота семь тысяч метров.

Так кодировались в нашей таблице Великие Луки.

- Я - "Каштан-22", - тут же откликнулся мой заместитель К. Иванов. - Вас понял.

- Я - "Каштан-23"... - Это был И. Иванов.

Командир дивизии с точки один дал им курс на север. Еще через шесть минут они увидели "Ю-88", летящий от станции Локня в направлении города Холм на высоте семи тысяч метров. Сфорсировав моторы "Киттихауков", Ивановы быстро сблизились с противником.

Нужно отметить, что это были моторы Аллисон, которые сохраняли свою мощность до высоты в семь тысяч метров, где сильно разреженный воздух делал их скорость максимальной.

На самолетах "Киттихаук" было пять радиостанций и два длинноволновых приемника. Они могли брать двухсотпятидесятикилограммовую бомбу или подвесной бензобак с запасом горючего на пять часов. Конечно, все это учитывалось в боевой обстановке.

Атаку летчики выполнили одновременно с разных сторон, чтобы рассредоточить огонь стрелков "Ю-88". А сами открыли огонь с малой дистанции. Я не сказал еще, что на "Киттихауках" было по четыре крупнокалиберных пулемета в каждом крыле. Одним словом, после второй атаки фашистский самолет вспыхнул и упал в тридцати километрах севернее города Холм.

Перед Новым годом Петр Куприянович Демидов навел Плотникова с И. Ивановым на "До-215". Разведчик летел от города Дно на Новосокольники и был обнаружен ими на высоте шести тысяч метров в районе станции Локня. Атаковали его одновременно с разных сторон и сразу поразили экипаж. Неуправляемый самолет упал в двадцати километрах юго-западнее Локни.

Однако все эти бои мы проводили днем, а вот ночью не удалось сбить ни одного самолета. Командир дивизии решил прислать на помощь опытных ночников. Его слова никогда не расходились с делом. И вот ко мне в Медведково село звено летчиков-ночников из 926-го полка на самолетах "Хаукер-Харрикейн".

Это были старые тихоходы - английские самолеты с плохой радиосвязью. К тому же шасси у них были очень близко к центру тяжести самолета и при малейших неровностях на аэродроме они "клевали" носом. Деревянный винт их разлетался в щепки от ударов о землю, однако запасных воздушных винтов для этого типа самолетов у нас не было. Англичане их не давали.

Пришлось самим искать выход. Мы вспомнили, как при рулежке самолета на хвост ему садился механик и соскакивал перед взлетом.

Попробовали то же с "Харрикейнами". Получилось. Летчики с "Харрикейнов" капитаны Злотников и Зюзин остались довольны.

Но иногда они забывали, что на хвосте самолета у них сидит механик. Так, в один из декабрьских дней по сигналу с моего КП на своем "Харрикейне" взлетел капитан Зюзин. На хвосте у него примостился механик. Он был в ватных брюках и куртке, в валенках, шапке-ушанке с завязанными ушами и меховых рукавицах. При рулежке сидел верхом на фюзеляже, лицом назад.

Все мысли Зюзина были сосредоточены на перехвате воздушного разведчика, идущего по маршруту Бологое - Великие Луки. О механике он даже не вспомнил и, оторвавшись от земли, сразу стал набирать высоту.

Ноги механика прижало потоком воздуха к стабилизатору, а грудь к килю. Сообразив, что попал в беду, механик пробил перкаль киля и ухватился за нервюры.

Я попытался связаться с летчиком и очень долго передавал ему по радио, чтобы он вернулся на аэродром и сел. Но Зюзин не смог это разобрать.

Наконец на высоте шесть тысяч метров он обнаружил механика на хвосте самолета и ударился в панику. Выпустив посадочные щитки и шасси, начал пикировать на аэродром. При заходе на посадку вдруг убрал шасси и стал садиться на фюзеляж.

Капитан К. Иванов выложил ему на старте крест - знак, запрещающий посадку, и выпустил три красных ракеты. Зюзин однако ничего не видел и ничего не слышал. Он упрямо планировал, а затем, выровняв самолет, сел на фюзеляж.

Самолет от трения резко потерял скорость, и механик, как с катапульты, сорвался с хвоста и приземлился перед самолетом, совершив два невероятных кульбита, которым могли бы позавидовать самые титулованные циркачи.

Спустя некоторое время, он пришел ко мне с докладом:

- Товарищ командир, я свалился с неба после рекордного полета на хвосте "Харрикейна". Боялся только, что на такой высоте трудно придется без кислородной маски. Но, как видите, обошлось.

Он еще шутил!

- Ушибов нет? - спросил я.

- Никак нет!

- Тогда это тебе за храбрость, - сказал я, поднося ему стакан водки.

В конце января 1944 года мы вновь перелетели в Старую Торопу на свою базу. Командир полка П. 0. Петров отправил меня с летчиками в Москву за самолетами на авиационный завод. На этот раз обошлось без происшествий, и вскоре мы пригнали к себе звено новеньких облегченных самолетов "Як-9".

С разрешения командира дивизии я выкроил денег и побывал у себя дома на родине. В это время прибыл с Волховского фронта и мой отец. Представляете, какой радостной была наша встреча с родными...

Вернувшись на базу, я поделился с летчиками своими впечатлениями. Самолеты на заводе собирают женщины и старики, заменившие ушедших на фронт мужчин. Работают по двенадцать-четырнадцать часов в сутки. Недоедают. Недосыпают. Плохо одеты и обуты.

Такое же положение в деревне. Машин и лошадей нет, все отдали армии. Работают на быках. Ох уж и помучали их эти упрямые животные...

Но везде поражает трудовой энтузиазм. Люди все делают для фронта, ждут от нас скорой победы.

Мой рассказ взволновал летчиков, и разговор сам собой перешел на полковые дела:

- В первой эскадрильи сбили два разведчика, только они упали за

линией фронта и подтверждений нет...

- Но главное, что сбили.

-Конечно.

- Теперь на новых самолетах полегче будет сражаться.

-Еще бы.

- Но какие у них технические данные?..

Время давно перевалило за полночь, а мы все продолжали и продолжали разговор. Теперь стали анализировать маршруты, высоту и время полета разведчиков. Решили, что самое вероятное время их появления девять часов утра, а маршрут вдоль железнодорожного полотна от Бологого и Ржева на Великие Луки. Составили график дежурств.

На следующее утро я договорился с постами наблюдения о кратком радиообмене. Уточнили кто и когда из нас будет дежурить. Хотя мы с девчатами с постов наблюдения никогда не виделись, но сразу узнавали друг друга по голосу.

В восемь часов я с лейтенантом К. Ивановым проверил и осмотрел самолеты, а затем мы сели в них для дежурства и включились в сеть оповещения с готовностью к вылету через сорок секунд.

Вскоре нам стало известно, что противник появился со стороны Валдая и движется в направлении Бологого на большой высоте. Вот он пролетел Бологое, развернулся на Осташкове. Мы тут же приготовились к запуску моторов.

Когда разведчик подходил к Осташкову, с КП полка нам продублировали сигнал с командного пункта командира дивизии: взлет на перехват разведчика, идущего на Великие Луки.

Мы с Ивановым на своих новеньких "яках" быстро набрали высоту в девять с половиной тысяч метров и вышли в район города Торопец.

- Разведчик пролетел точку двенадцать, - поступил сигнал по радио.

- Пролетел точку одиннадцать, - почти сразу доложил андреапольский пост.

Мы усилили наблюдение в нижней полусфере, так как я был уверен, что "юнкере" летит под нами. И действительно, выполняя полет в пологом левом развороте с юга на север, я увидел самолет противника, летящий вдоль линии железной дороги с курсом на Великие Луки.

Сразу же увеличив крен, я перешел на крутое снижение, стараясь как можно лучше прицелиться.

Когда дистанция приблизилась к двухстам метрам, я открыл огонь по "юнкерсу" из всех точек и провел очередь через всю длину его фюзеляжа.

Проскочив за хвостом "юнкерса" буквально в двадцати-тридцати метрах, я вывел машину из пикирования и вновь стал заходить справа для атаки.

Но повторного удара не потребовалось. Очевидно, экипаж разведчика был уничтожен с первой атаки, и "Ю-88", перейдя в планирование с небольшим левым креном, упал на землю рядом с КП дивизии, где находились в это время генерал П. К. Демидов и командующий 19-й воздушно-истребительной армии ПВО генерал С. А. Пестов. Они наблюдали весь ход воздушного боя.

Кстати, генерала Пестова знали все летчики страны. По его книге "Теория полета" мы научились понимать, отчего самолет летает. Еще в авиационной школе я узнал, что подъемную силу крыла создает в большей степени кривизна его верхней поверхности, и однажды в начале войны убедился в этом на практике, когда при выводе из пикирования на самолете "ЛаГГ-3" оторвался лист фанеры от левой плоскости крыла...

В июле тысяча девятьсот сорок первого года С. А. Пестов командовал полком специального назначения с самолетами "Пе-3", которые использовались как ночные истребители для перехвата фашистских самолетов на дальних подступах к Москве. После войны генерал Пестов был начальником учебной части Военно-воздушной академии в Монино.

Генералы С. А. Пестов и П. К. Демидов вечером того же дня прибыли в Старую Торопу, чтобы лично поздравить нас с Иваном с успешным боем.

Генерал Демидов приказал командиру полка:

- Представьте лейтенанта Иванова к награждению орденом Боевого Красного Знамени, а майора Яхнова - к званию Героя Советского Союза.

К этому времени я совершил около шестисот боевых вылетов, провел пятьдесят один воздушный бой, в которых уничтожил лично десять фашистских самолетов и шесть в групповом бою, сорок семь раз летал на штурмовку наземных войск и аэродромов противника. Сжег на земле шесть самолетов "Ю-52", два самолета "Ю-88", три самолета "Хе-111", а также эшелон с горючим и боеприпасами, подавил огонь шести зенитно-артиллерийских батарей. Уничтожил семнадцать автомашин с техникой и войсками, двадцать три раза летал на разведку наземных войск. Тридцать четыре раза сопровождал на задание своих бомбардировщиков и штурмовиков.

И все-таки мне казалось, что ничего особенного я не совершил. Приказание генерала Демидова явилось для меня полной неожиданностью. А командир дивизии вдруг подошел ко мне и обнял.

ВПЕРЕД, НА ЗАПАД

Весна 1944 года опять встретила нас на аэродроме Медведково северо-восточнее Великих Лук, Мы перелетели туда своей эскадрильей на "Киттихауках". Вокруг все было разрушено, деревни сожжены. Нашим пристанищем стал четырехэтажный жилой дом, от которого осталось одно название. Единственным достоинством его было то, что рядом находился серный источник. Мы пили из него воду, как на курорте.

Войска Ленинградского и Волховского фронтов к этому времени провели успешную наступательную операцию и не только отбросили фашистов от стен героического Ленинграда, но, освободив Новгород и Лугу, вышли на рубеж реки Нарвы. Впереди были Псков и Остров.

Однако на юге от Новосокольников фашисты упорно сопротивлялись, и существенного продвижения здесь наши войска не имели. Города Витебск, Орша, Могилев по-прежнему оставались в руках оккупантов.

На дворе стоял март с тающим снегом и растущими надеждами. В это время наши соседи из 15-й воздушной армии получили пополнение летчиков в количестве шестидесяти человек из... партизанского края Белоруссии в районе Лепеля. Это был летный состав с наших самолетов, сбитых в боях за линией фронта.

Среди них оказался и мой односельчанин Алексей Васильевич Шагинов. На штурмовике "Ил-2" он трижды был сбит за линией фронта и трижды возвращался в свою часть. Точность его залпов реактивных снарядов и бомбовых ударов по немецким танкам и артиллерийским позициям была поразительной. Мужество и выдержка восхищали. Неслучайно на Брянском фронте его прозвали "железный капитан".

Я часто брал данные в штабе полка о расположении партизанских отрядов и знакомил с ними своих летчиков. Это повышало их ответственность и мужество в боях за линией фронта.

В апреле начались проливные дожди. Наш аэродром утонул в грязи, и мы вынуждены были вылететь в Старую Торопу, где был песчаный грунт.

Вот теперь, когда большинство аэродромов превратились в жидкую грязевую кашу, наши "Киттихауки" стали незаменимыми из-за большого радиуса действия. Мы пригнали еще одно звено таких самолетов из Калинина и стали летать на них с подвесными баками звеньями по четыре-пять часов в район Сольцы - Дно - Порхов.

Но противник еще не думал сдаваться. В середине июля он предпринял попытку вывести из строя железнодорожные узлы Великие Луки и Новосокольники. Это бы парализовало магистрали, идущие вдоль линии фронта.

Время для ударов было выбрано ночное. Погода стояла ясная, светила луна.

Сначала шли трассировщики-разведчики, обозначавшие трассу полета светящимися бомбами малинового цвета. Эти бомбы медленно опускались на парашютах, высвечивая цель.

Затем летели поджигатели цели, а за ними разрушители цели с определенным заданием и набором средств.

Через восемь-десять минут опять появлялись трассировщики, и все повторялось сначала. Всего же в полете участвовало до ста двадцати вражеских бомбардировщиков.

Мы были готовы их встретить, и сразу завязывался бой. Наши истребители действовали в световых прожекторных полях до зоны зенитного огня. Каждый находился в своей зоне на определенной высоте, причем в одну зону вылетало по три самолета.

Часть самолетов устремлялась навстречу бомбардировщикам в зону свободного поиска за световое прожекторное поле и тоже по три самолета в зону на разной высоте.

В результате слаженности действий зенитной артиллерии, истребительной авиации, прожектористов и ВНОСовцев противнику был нанесен ощутимый урон. Фашисты потеряли только сбитыми шестнадцать самолетов, из них шесть поразили зенитчики и десять сбили истребители.

Здесь также любопытная статистика: наши самолеты сбили шесть немецких бомбардировщиков, освещенных прожекторами, а четыре были уничтожены в зонах свободного поиска, когда цели были обнаружены на фоне луны или по вспышкам из выхлопных патрубков.

Этой ночью я также сбил один самолет. Им оказался "Хейнкель-111". Я увидел его в световом прожекторном поле на высоте четырех тысяч метров. Показалось, что освещенный самолет совсем рядом, но когда я взглянул на него через прицел, он тут же отодвинулся на расстояние до тысячи двухсот метров.

Сфорсировав мотор, я со снижением пошел на сближение. Когда до неприятельского самолета оставалось метров двести, он вышел из зоны освещения, и я различил его в лунном свете, а потом по выхлопам из мотора.

Сблизившись на дистанцию в семьдесят метров, я открыл прицельный огонь по кабине. Делал все наверняка, чтобы сбитый самолет не мог дотянуть до линии фронта. По нашим правилам самолет, упавший за линией фронта, считался полусбитым.

После первой длинной очереди я чуть не потерял "хейнкеля" из вида, но, присмотревшись, увидел, что он перешел в беспорядочное падение. Я сопровождал его до тех пор, пока он не врезался в землю, не долетев километров двадцать до озера Щучье, юго-западнее Новосокольников.

Это был мой первый самолет, сбитый ночью...

Примерно в то же время началась грандиозная операция по освобождению Белоруссии. Вперед двинулись Прибалтийские фронты. Вслед за ними стали продвигаться и мы.

Наш полк перелетел на небольшой аэродром между Невелем и озером Большой Иван. Отсюда мы днем летали на самолетах "Як-9", а ночью на "Киттихауках" в район Пустошки, Идрицы, Новосокольники.

Чуть раньше я передал свою эскадрилью капитану К. Иванову в Связи с приказом о назначении меня заместителем командира 33-го Истребительного авиаполка.

При базировании на двух аэродромах я с группой летчиков находился на одном аэродроме, а командир полка П.О. Петров - на другом. Разумеется, между нами существовала постоянная связь и мы всегда согласовывали свои действия.

В конце июля я с группой самолетов "Як-9" и "Киттихаук" перелетел в Пустошку, а в августе - в Идрицу, где сразу организовал боевую работу.

23 августа 1944 года мне было присвоено звание Героя Советского Союза, а вскоре и воинское звание подполковника.

В октябре наш полк, наконец, собрался вместе на аэродроме Резекне, где мы находились до марта 1945 года, а затем перелетели в Иелгаву.'

К этому времени вся территория Прибалтики была освобождена от оккупантов, и лишь между Тукумсом и Либавой были зажаты остатки 16-й и 18-й немецких армий в количестве около полумиллиона человек. Они отчаянно сопротивлялись, и потому мы не выходили из боев.

После падения Кенигсберга к нам на помощь прилетело несколько корпусов бомбардировщиков и штурмовиков, которые тучей нависли над позициями фашистов. Войска 2-го Прибалтийского фронта заставили их сдаться в плен и ехать на восток, а не на запад.

Все это время наш полк вел боевую работу по прикрытию аэродромов, Иелгавы и Риги, а также железнодорожных станций от налетов немецкой авиации, которая базировалась на аэродромах окруженной группировки.

Теперь мы находились там, откуда для нас в июне 1941 года начиналась война. Но сейчас обстановка были совсем другой, и все острее чувствовалось дыхание нашей окончательной победы.